(не)твой

— Боже, — говорит хрипловатым ото сна голосом и закрывает руками лицо. Всё ещё сонная и настоящая, ни одной колючки нет, мягкая, податливая… — я уснула, да? Дети умотали, села за отчёты и отрубилась, ночью плохо спала, — зачем-то оправдывается, а потом замолкает и снова на меня с удивлением смотрит, — а ты чего тут забыл так поздно?

— Мимо ехал, увидел, что свет горит, подумал, вдруг тебе стало плохо, — догадки о другом мужике тактично решаю оставить при себе, — решил зайти удостовериться, что ты в порядке, а ты спишь. Очень мило спишь, кстати, — усмехаюсь. Не мог не сказать этого.

— Спасибо, что беспокоился, — в глаза почти не смотрит, встает, прогибает спину немного, разминая, хватает сумку, закидывая туда телефон и ключи.

— Отвезу тебя, — говорю, не спрашиваю, — и не спорь. Уже поздно, мало ли, какой урод в такси попадётся. Я им не доверяю.

— А себе доверяешь? — хмыкает, приподнимая бровь. Проснулась, колючка моя, доброе утро.

— А ты? — спрашиваю с вызовом. Давай, Кроха, скажи, что не доверяешь мне и ждёшь, когда я наброшусь на тебя в машине и не ограничусь одними поцелуями, ну же.

От внезапных мыслей член дёргается в штанах и возбуждение волнами окатывает затылок. Чёрт… Нельзя при Крохе вообще о таком думать!

— Пойдёмте, Ковалёв, — закатывает глаза, пытаясь скрыть улыбку, и выключает свет. Только я от двери отходить не спешу, и открывать её — тоже. Темнота кромешная и запах Оли в кабинете заставляют чертят на плече довольно скакать, предвкушающе потирая лапки. Ну не могу я спокойно, чёрт возьми, не могу! — Антон?

Интонация вопросительная вообще заставляет с катушек слететь, Оля явно чего-то ждёт от меня. Чего?

— Один крошечный поцелуй и открою дверь, — шепчу в темноту, повторяя вчерашний трюк. Чувствую Олю рядом, слышу, как разворачивается, чтобы, очевидно, включить свет, и хватаю её за руку, попав по ней со второго раза, притягивая к себе. — Не-не-не, Кроха, не отвертишься. Теперь все двери только за поцелуи, — наклоняюсь, шепча почти в самые губы, а сердце от близости уже в рёбра лупит. Момент слишком интимный, мне почти не верится, что он происходит с нами, но ледяные пальчики Крохи, которыми она обхватывает моё предплечье, заставляют поверить в реальность происходящего.

Она не отвечает, и целовать не спешит, только дышит тяжело и шумно, словно марафон пробежала и пытается унять жжение в лёгких. Глаза привыкают к темноте и я могу различить очертание предметов, а ещё влажные от блеска губы, в которые впиться поцелуем просто до боли хочется.

— Я не открою без поцелуя, Оль.

Я открыл бы, конечно, если бы она попросила, но она не просит. Она на носочки поднимается, сдаваясь, и целует меня осторожно, словно боясь спугнуть такой нежный и интимный момент. Но я не боюсь. Я подсел на её поцелуи, мне всегда катастрофически мало, нужно больше, ярче, слаще…

Она ожидала. Потому что не мычит протестующе и не вырывается, когда я хватаю её за затылок и впиваюсь в манящие губы сильнее, как голодающий. А я голодающий, правда, потому что без её касаний и губ выжить не смогу больше, точно знаю.

Целуемся пару минут, дыхание сбивается сильнее, оторваться уже невозможно. Оля плавится в моих руках, держу крепче, прижимая за талию, наслаждаясь моментом. Ещё неделю назад она только фыркала при виде меня, а сейчас на поцелуй отвечает, да так нежно, что голова отлетает от всех эмоций, сдохнуть на месте можно.

Язык Оля не пускает, царапает его зубами и отрывается от меня, останавливая поцелуй. А мне мало. Снова мало, не хочу отпускать, не готов сейчас! Мало! Ничтожно мало. Член болезненно пульсирует от возбуждения, в горле першит от желания проораться, но я только шепчу негромко прямо в рот не сопротивляющейся Оли, слизывая остатки блеска с губ:

— Вчера ты целовала меня охотнее.

— Вчера мы были не на работе!

— Так мне утащить тебя отсюда нужно, чтобы ты сдалась? — усмехаюсь. Она не сказала, что не хочет или не готова… Это знак?

— Ты до ужаса наглый, Ковалёв, — говорит со стоном, и сама прижимается к моим губам, начиная борьбу языками.

Она понимает, что я не остановлюсь?..

Глава 14. Оля

Я понимаю, что он не остановится, но и сама остановиться тоже не могу. Голова кружится от эмоций и горячих рук Антона, мысли путаются, как сплетаются наши языки, а слова, которые сказать нужно бы, так и остаются несказанными.

Потому что «Антон, давай остановимся, мы совершаем ошибку» съедается с моих губ его настойчивым ртом, и я как безвольная кукла позволяю ему это делать.

Мне так хорошо, что хочется плакать, Антон покоряет меня своей заботой и нежностью, и я, таким отношением не балованная, просто таю в сильных руках, отметая к чертям все лишние эмоции. Пусть останется только «хорошо», обо всех «неправильно» я подумаю завтра…

Поэтому целую со всей страстью, которая разгорается жарким пламенем между нами, зарываюсь пальцами в отросшие на затылке волосы и умираю от того, как крепко обнимает Антон. Он держит меня так, словно я какое-то ценное сокровище, ещё немного, и затрещат ребра, но мне совсем не больно, только очень приятно и трепетно.