Читаем Не только Евтушенко полностью

Старик отнекивается, отнекивается, весь дрожа от страха, а на третий раз сознается.

Пьяный:

– Ува-жаю…

Те, кто не помнит или не знает этого анекдота: его надо рассказывать с двойной интонацией – пьяной и еврейской.

Вот это «уважаю» и следовало обычно вслед за осторожным признанием Регины, что она дочь своего отца, которому теперь руки бы не подала. До сих не пойму, как сочетались эта брезгливость с этой гордостью. Была безлюбой и сухоглазой, с пониженным порогом боли, называла себя «верносемейной» – писательница, а сама за всю жизнь не написала ни одного любовного письма. И не получила. Любовь не входила в ее эмоциональный рацион, экономила на чувствах: безлюбая. Была папиной дочкой, унаследовала его фамильные черты. Муж однажды, когда она выходила из супермаркета с пакетами, а он ждал у машины, сказал ей удивленно, как будто видел впервые: «Вылитый отец!» Это она сама мне рассказывала. Не пойму только, с гордостью или просто как физиогномический феномен. Честно, я не очень помнил, как выглядел ее отец и после этого сообщения глянул на его портрет в Википедии, чтобы самому убедиться в сходстве, несмотря на генеральские усы. Ходили слухи, что у него был крупный прокол на Ближнем Востоке, его отозвали в Москву, нет худа без добра – он стал писателем, сановником и функционером. Детство Регины прошло среди обласканных властью художников-третьесортников, и теперь она брала реванш, рассказывая в своих антимемурах о тех, кто посмертно вошел в моду и с кем она разминулась не только по возрасту, но и по рангу ее отца, который занимал одно из статусных мест в советской иерархии, а всякие там пастернаки и олеши хоть и жили в том же доме на Котельнической и пользовались тем же лифтом, но были в опале и небрежении и в их дружболист не входили.

Не с этим ли связаны резкие расхождения в наших – ну хотя бы музыкальных – вкусах? Она носилась с Леонидом Коганом, которого я ни в грош не ставил, зато балдел от Иегуди Менухина и Яши Хейфеца. Уланова – Плисецкая, Мравинский – Зандерлинг, Гиллельс – Рихтер… и так во всем без исключения. Мы жили с ней не просто в разных мирах, но в антимирах – мирах, которые были антимирами друг по отношению к другу.

После смерти отца между двумя дочерьми шпиона-писателя-функционера шла лютая борьба за наследство: квартира на набережной, переделкинская дача, машина, вплоть до шкатулки с материнскими побрякушками, среди которых были и настоящие, старинные драгоценности, но все ушли к младшей сестре. Понятно, я знаю об этой борьбе и ее результатах только односторонне, потому что с младшей, которая осталась в Москве, незнаком, но со слов Регины, та представала на редкость стервозной дамочкой. С другой стороны, известный архитектор. Одно другому, конечно, не мешает. Продав что им досталось, Регина с мужем укатили в Кению, а потом осели в Америке – муж работал в какой-то международной организации. Оба сохраняли российское гражданство, но в Россию больше ни ногой. Отношения между сестрами полностью прекратились, и только один раз они снова схлестнулись – младшая возмущенно позвонила из Москвы, прочитав в Интернете статью Регины о бабушке из Варшавского гетто:

– Откуда ты взяла, что в нас есть еврейская кровь? Я этого не знала.

– Ты этого и не могла знать. А я знала. Мама скрывала, чтобы не подвести отца.

В Москве повесили трубку.

Опять-таки эксклюзивно со слов Регины.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

Когда мы слышим о каком-то государстве, память сразу рисует образ действующего либо бывшего главы. Так устроено человеческое общество: руководитель страны — гарант благосостояния нации, первейшая опора и последняя надежда. Вот почему о правителях России и верховных деятелях СССР известно так много.Никита Сергеевич Хрущёв — редкая тёмная лошадка в этом ряду. Кто он — недалёкий простак, жадный до власти выскочка или бездарный руководитель? Как получил и удерживал власть при столь чудовищных ошибках в руководстве страной? Что оставил потомкам, кроме общеизвестных многоэтажных домов и эпопеи с кукурузой?В книге приводятся малоизвестные факты об экономических экспериментах, зигзагах внешней политики, насаждаемых доктринах и ситуациях времён Хрущёва. Спорные постановления, освоение целины, передача Крыма Украине, реабилитация пособников фашизма, пресмыкательство перед Западом… Обострение старых и возникновение новых проблем напоминали буйный рост кукурузы. Что это — амбиции, нелепость или вредительство?Автор знакомит читателя с неожиданными архивными сведениями и другими исследовательскими находками. Издание отличают скрупулёзное изучение материала, вдумчивый подход и серьёзный анализ исторического контекста.Книга посвящена переломному десятилетию советской эпохи и освещает тогдашние проблемы, подковёрную борьбу во власти, принимаемые решения, а главное, историю смены идеологии партии: отказ от сталинского курса и ленинских принципов, дискредитации Сталина и его идей, травли сторонников и последователей. Рекомендуется к ознакомлению всем, кто родился в СССР, и их детям.

Евгений Юрьевич Спицын

Документальная литература
1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука