Не только Евтушенко

У нас с Леной большой опыт работы с американскими и европейскими издателями. Хотя мы были вполне удачливыми писателями и членами так называемых творческих союзов в Советском Союзе, публикуясь в толстых журналах и тонких газетах, но первые книги у нас вышли по-английски и в переводах с английского на остальные европейские языки, а заодно и на несколько азиатских – даже иероглифами, японскими и китайскими. Причем договор с нами обычно заключали не по готовой книге, а по заявке на ненаписанную. Так было с самой первой «Yuri Andropov. A Secret Passage into the Kremlin». За шестистраничный синопсис Macmillan Publishing House, выиграв будущую книгу на устроенном нашим литагентством аукционе, отвалил нам с Леной шестизначный аванс. И то правда, у нас за плечами были уже сотни публикаций в самых престижных американских газетах, включая «Нью-Йорк таймс» и «Уолл-стрит Джорнал» и ниже. Сережа Довлатов, помню, вычитав про этот наш гонорарный успех в «Publisher’s Weekly», пытал меня, сколько именно, потому что шестизначное число – это от ста тысяч до 999 999-ти. Пришлось его разочаровать – или, наоборот, обрадовать – куда ближе к нижней отметке. Понимаете, западным издателям, а значит, и читателям не нужна была ни дешевка, ни занудь. На занудь имеет право только гений – мой любимый Пруст, например. Зато уже Битов, гением не будучи, не имеет никакого права на занудство. Посему у него на первом месте стратагема, а не талант. Он скучен самому себе, а потому и читателю. Известен, но не читаем – его слава поверх и помимо его текстов. Но это так, к слову. Тот наш американский, а точнее международный опыт и пригодился нам в работе с российскими издателями. Кстати, первые наши московские книги – это русские варианты американских изданий, начиная с био Ельцина, которое вышло в тринадцати странах, включая Россию: с этой книги начался знаменитый «Вагриус». Я бы определил это так: книги надо писать честно и весело, на пределе откровенности и занятности.

Геннадий КАЦОВ. Вы сознательно опускаете одну составляющую успеха ваших книг – их скандальность? Вас даже тут в Америке называют M-r Scandal. Тем более в России. Предельно искренние, острые и парадоксальные, на грани фола, книги Владимира Соловьева вызывают шквальную полемику, вплоть до скандала, и имеют коммерческий успех. Далеко не все читатели принимают ваши книги, у некоторых они вызывают отторжение, критику, негативную реакцию…

Владимир СОЛОВЬЕВ. Негативное паблисити в большей цене, чем позитивное…

Геннадий КАЦОВ. Не хотите же вы сказать, что ради этого и пишете ваши книги? Ради скандала, который неизменно и неизбежно следует за их выходом?

Владимир СОЛОВЬЕВ. Неизбежно – это вы точно изволили заметить. Ну, мне не привыкать, у меня выработался иммунитет и к негативу, и к скандалу. Сошлюсь на два авторитета, хоть и неравной величины. На Блока: «разве это сокрытый двигатель его?» – и на московского критика и писателя Павла Басинского, который в рецензии на «Трех евреев» ответил на ваш вопрос: «Книга писалась в расчете на скандал, но не только. Издана только в расчете на скандал». Так вот, ответ не совсем все-таки верный. Просто у меня мозги иначе устроены, скособочено, набекрень, нестандартно, по-любому – политнекорректно, а пишу я как Бог на душу положит, взяв за правило не цензурировать самого себя и не подделываться под общее мнение. Тем более, это общее мнение меняется. Известно, зачем Моисею понадобилось блуждать сорок лет по пустыне – чтобы умерли рабы из Египта: на Землю Завета ступили свободные люди. Вымирают поколения, которые так и не выдавили из себя советских рабов, а потому среди моих читателей все больше свободных людей, и они на одной со мной волне. Ну, вот вы, например. На дюжину лет меня младше и воспринимаете мои книги спокойно. Правда, вы поэт. Избежав Сциллы, боюсь теперь Харибды: как не утратить оригинальность.

Геннадий КАЦОВ. Ну, это вам пока не грозит. Я с огромным интересом читаю ваши последние книги. Они оставляют впечатление документально-художественной прозы и в немалой степени привлекают тем, что главные герои – люди известные, неординарных судеб и биографий мирового значения. Сколько в ваших книгах о Бродском, Довлатове, Искандере, Евтушенко, Мориц, Эфросе, Окуджаве, Слуцком вымысла? Поскольку память обманчива, а романы ваши, чаще всего, скандальны, готовы ли вы подтвердить то, что вами написано, фактами, архивными материалами, аудио– и видеорядом? Как вы работаете в таком непростом жанре, как мемуаристика? Тем более, в романной мемуаристике?

Владимир СОЛОВЬЕВ. Мемуары суть анти-мемуары по определению. Так и называлась, помню, книга Андре Мальро. Я исписал тысячи страниц своими воспоминаниями – и упомянутые вами книги, и грядущие, и прошлые, те же «Записки скорпиона» с подзаголовком «роман с памятью» и «Как я умер» – всего не упомню, да и к чему?