Медведь не в счет. Я его и видал-то на воле только дважды за все мое кочевье по кемпингам и мотелям Америки-Канады. Один раз – в роскошном отеле «Гарнет-Хилл» в Адирондакских горах, в богатый период моей американской жизни (был и такой – после получения шестизначного аванса за книгу про Андропова): медведь там был чем-то вроде местной достопримечательности, являлся точно к обеду – хоть сверяй по нему часы! – залезал в мусорный контейнер, и все в ресторане прилипали к окнам, глядя, как он там орудует.
Другой раз – далеко на севере, в Кейп-Бретоне, ухайдакавшись за день, я отправился в свою палатку, позабыв закрыть окно в машине. Часа через два просыпаюсь от жуткого грохота. Направил луч мощного полицейского фонарика – до сих пор не пойму, как удалось мишке протиснуться в оконный проем. Зверь поднял голову и нагло посмотрел мне в глаза. Потом, признав мои права, вылез из машины и, не поблагодарив, вразвалку удалился в лес. Наутро я смог оценить нанесенный мне материальный ущерб. Сиденье порвано, бардачок взломан – не прячу ли чего? Не говоря уж о едовых запасах – двух коробках с кукурузными хлопьями и коробке шоколадных конфет с ликером, которую я вез Лене Клепиковой в подарок. Подивился, как аккуратно топтыгин освобождал конфеты от фольги и как тщательно отбирал среди хлопьев изюм, урюк и прочие сухоягоды. Метрах в десяти от палатки я чуть не вляпался в смолистую кучу – вот и благодарность! – а при выходе на тропу заметил медвежью мету на подосиновике: процарапал шляпку когтями. Так и стоял этот исполосованный гриб никем не востребованным из-за медвежьего табу.
Огорчился было, а потом решил, что все по справедливости: я здесь гость, надо платить за звериное гостеприимство. Что делать! Слетал в ближайшую деревушку километров за пятьдесят и возобновил едовые запасы.
А хитроумнее зверя, чем красно-бурый красавец лис в квебекском заповеднике Святого Мориса над Труа-Ривьер (в городке сошлись три реки), не встречал ни разу. Впервые его увидел, когда приехал сюда к вечеру из Трембланского дикого леса – дородный лис прочно стоял на обочине, напряженно вглядываясь в проезжающие машины. Если бы знать заранее! Но я проехал мимо, едва дыша, боясь спугнуть зверя. На другой день милях в трех от того места заметил припаркованные на обочине машины и тоже встал: мой лис спокойно разгуливал среди людей и позировал фотографам – задаром или в обмен на съестную благодарность. По ассоциации вспомнил одомашненную лису у Фолкнера, что жила на ферме в подвале и растила приплод от хозяйского пса. Но как этот лис решил жить на халяву, предпочтя ее охоте на зайцев и прочую живность? В тот день я обогатил свой французский запас словом «ренар» – его на все лады повторяли квебекские зеваки, а заодно извлек из памяти шарж Тулуз-Лотрека на Жюля Ренара, изображенного им в виде такого вот лиса.
Опускаю виденных мною этим летом скунса, бобра, дикобраза и гигантского черного лося – сохатый долго стоял на мосту через Чертову реку (La Diable Riviere), перекрыв движение. Ни один из них в набегах на съестные припасы замечен не был, а не пойман – не вор.
Иное дело – енот. Честно говоря, после многих встреч и сношений считаю его домашним животным. Да и вообще язык не поворачивается назвать здешнее зверье диким. Какое оно дикое, когда белка, цепляясь коготками, забирается к тебе на колени, птица склевывают с ладони хлебные крохи, лис ходит враскачку среди людей, будто он не лис, а крупный рыжий кот! Даже мускулистые, с длиннющими задними лапами зайцы жуют траву впритык к палатке, кося на тебя глазом. Но большего панибратства и амикошонства, чем у енотов, не встречал ни у кого. Недаром, общаясь с ними каждым летом, всегда вспоминаю и скучаю по моим родным зверям – оставленным в Нью-Йорке Чарли и Князю Мышкину, двум моим кошачьим ангелам, а кошатник я отъявленный. Характеры у них в самом деле ангельские. Так и зову: Князя Мышкина, сиамца пшеничной масти – ангелёнок, а тигрового, в лунных разводах колосса Чарли – ангелище. Бочка на четырех лапах, 29 фунтов, еще немного – войдет в книгу Гиннесса.
Куда больше, чем набеги местного зверья, огорчали меня столкновения с администрацией кемпинга, которых обычно у меня не бывает, а здесь, в Тремблан, сплошь и рядом и по всякой мелочи.
Сначала из-за грибов, которые я собирал шутя, попутно да в таком изобилии, что сопливые подберезовики не брал вовсе, да так и не понял, то ли грибов в этих местах много, то ли грибников мало: я один. Обед и ужин у меня были из одних грибов. И все равно съесть такую прорву я не мог и стал сушить на горячем от солнца камне, который даже ночью, остывая, излучал тепло – чем не русская печь!