Вероятно, именно благодаря грязям Пиштяна ей удалось избежать предательских признаков старения, появления которых она боялась больше всего. В Чейте она, страдая, прикладывала припарки из ядовитых листьев; но сюда она приехала в поисках тепла, чтобы погрузиться в мягкую, прогретую солнечными лучами грязь. Она обычно оставалась там безмолвная и недвижимая, всеми порами кожи стараясь впитать тайные силы, рожденные при гниении корней в черной земле, удобренной плесенью и мертвой растительностью.
Старшая дочь Эржебет Анна, решив, что ей тоже будут полезны воды Пиштяна, объявила, что скоро приедет вместе с мужем, Миклошем Зриньи, так как в Венгрии обычно женатые пары были неразлучны. Эржебет Батори была слишком занята, чтобы думать о детях, и только в ее отношении к младшей дочери Кате можно было усмотреть некоторую материнскую привязанность. Несмотря на это, она не могла не заверить Анну и Миклоша, что будет рада их видеть. Тем не менее она была раздражена предстоящим визитом. От членов этой семьи всегда можно было ожидать неожиданного появления в самый неподходящий момент. Предвкушая фантазии, которые не могли не возбудить в ней пары серных источников, она позаботилась о том, чтобы ее сопровождали Дорко и несколько тщательно отобранных девушек, хлопотавших сейчас вокруг нее, исполняя свои ежедневные обязанности.
Как только Эржебет получила известие об отбытии в Пиштян дочери и зятя, она собрала всю эту шумную и довольно подозрительную компанию и под надзором Дорко отправила в потайную часть замка, приказав верной надсмотрщице наказать девушек, потому что была в ярости от вторжения дочери в свои планы. Затем решила как следует заняться своей внешностью и провела несколько дней в заботах о лице и фигуре, кроме этого ни о чем больше не думая.
Определенно, Анна и ее муж чувствовали себя неловко в этой атмосфере; особенно это касалось Миклоша, который не мог понять образа мыслей и жизни своей тещи, ее привычки злоупотреблять косметикой и такого пугающего, мрачного блеска, остававшегося в ее глазах, несмотря на возраст и вдовство. А когда Анна пыталась говорить с ним об этих вещах, он лишь молчал в ответ.
Ванны, обеды и танцы между тем шли своим чередом. Лечебные процедуры были слишком утомительны, чтобы еще выезжать на охоту, и после обеда, когда на замок опускалась горячая полуденная тишина, все подолгу отдыхали в своих спальнях.
А тем временем внизу, в подземелье, куда никто, кроме своих, не мог проникнуть, за толстыми стенами несколько молодых служанок плакали от голода. Вот уже восемь дней Дорко не кормила их, и в придачу к этому каждую ночь их вытаскивали наружу и подолгу держали в ледяной воде. Скоро умерла первая из них; остальные остекленевшими глазами смотрели через решетку узкого окна, как пышные подсолнухи в саду качают своими головами, полными семян, и их привкус, пусть даже горьковатый, мучил воображение несчастных девушек. Они уже не были способны самостоятельно передвигаться. Из узкой комнаты, в которой они лежали сбившись в кучу, они могли слышать беззаботные голоса, доносящиеся из полей и садов, и приглушенные, неясные звуки музыки и танцев в другой части замка.
Первых умерших Дорко спрятала под кроватью в одной из спален и закрыла их шкурами. Тем не менее, держа это в тайне, старалась делать так, чтобы видели, как она носит туда пищу, будто пленницы еще живы. Но вскоре запах разложения сделался невыносимым, и Дорко с трудом удалось убедить графиню закопать тела.
Когда пришло время покидать замок и возвращаться в Чейте, Эржебет послала за девушками, но выжившие были слишком слабы, чтобы идти. Она очень рассердилась и отругала Дорко за то, что та превысила свои полномочия. Неужели ей придется уезжать без их сопровождения и по дороге домой скучать до слез? Тогда наименее слабую из девушек все-таки затащили в карету графини. Она умерла по дороге. Об остальных никто не беспокоился; их оставили умирать под присмотром Дорко, и последующие несколько дней стали самыми неприятными в ее жизни. Некоторые тела она бросила в канал, окружавший замок. Трупы всплыли на поверхность, их пришлось вылавливать и искать более подходящее укрытие. Дорко решила спрятать их на маленьком клочке земли, где она уговорила кого-то из слуг их захоронить. Но длинноносая гончая Миклоша Зриньи разрыла их однажды во время прогулки с хозяином и прибежала к нему, неся в зубах гниющие части трупов. В тот раз он решил промолчать, но с этого дня смотрел на свою тещу с нескрываемым ужасом, ибо факты, в которых он прежде только подозревал графиню, теперь уже не подлежали сомнению.