Не такие, как все. Люди-феномены

«Гадючьи языки» представляли собой букеты, насаженные на золотые стержни, напоминающие пучки искусственных цветов, которые иногда можно увидеть по сторонам алтаря в деревенских церквах. Каждый стержень заканчивался чем-то вроде зеленоватого рога с зубчатыми краями, напоминавшего кремневый наконечник стрелы. Но материал этот был тверже кремня и цветом бледнее зелени китайской ивы. Опять-таки этот цвет должен был меняться при прикосновении к пище, если она была отравлена. Помещенные над детскими кроватками, такие амулеты защищали младенцев от страхов. С незапамятных времен люди были убеждены, что эти ни на что не похожие предметы — окаменевшие языки змей, назначенные самой природой определять наличие яда. Ни один вельможа не притрагивался к пище или напитку без предварительной церемонии «прикосновения камнем».

Несомненно, один из таких «змеиных языков», жемчужно-серого цвета, переходящего в зеленоватый, висел среди других амулетов на груди суеверной Эржебет Батори.

Большое значение также придавалось так называемым благородным камням, тем, о которых средневековый немецкий мистик Якоб Беме писал: «Драгоценные камни происходят из вспышки молнии, которая отделяет жизнь от смерти… Вот почему они имеют такие значительные положительные качества». Существовало девять благородных камней: сапфир, аметист, алмаз, гиацинт, топаз, рубин, изумруд, бирюза и сал-мордин.

В зависимости от времени дня они имели разные «голоса». Несомненно, самый странный из них — салмордин, добывавшийся в Лигурийском море: беловатый, розоватый, молочного цвета и с красными прожилками. Его разновидности находили в Анатолии. Самые прекрасные образцы имели внутри вкрапления, напоминающие капли крови. Именно этого камня анатолийцы никогда не касались, уверяя, что в нем смешаны добро и зло, однако венгерские женщины охотно пользовались им вместе с другими талисманами.

Обосновавшись в Богемии, император Рудольф жил там в роскошном дворце Градчина, аллеи которого окаймляли каштаны, привезенные с Босфора, и кусты роз. Он был вынужден общаться с компанией неотесанных племянников своей жены, в том числе Сигизмундом Батори, чьей последней эскападой стала поездка в Польшу, молодым человеком, принявшим окончательное решение — возможно, первое в жизни — никогда больше не привлекать к себе внимание общества. Его дядя Андраш, которому Сигизмунд в момент каприза уступил венгерскую корону, был найден убитым на краю пропасти в Карпатах.

Иногда Эржебет выезжала на свадьбы своих родственников, куда ее приглашали из-за высокого положения, а не по доброй воле жениха или невесты. Анна, старшая дочь графини, вышла замуж через пять месяцев после смерти отца, в 1604 году, за дворянина Миклоша Зриньи, до смерти боявшегося своей тещи. Вторая дочь, ее любимица Катарина, была обручена с дворянином, выходцем из французской семьи, оставшейся в Венгрии после войны с турками. Его звали Жорж Друге де Зоммона, и он оказался единственным человеком, впоследствии выказавшим из любви к своей жене хоть какую-то жалость к Эржебет.

К родственникам в гости Эржебет выезжала весной или ранней осенью, когда не было жары, а по дорогам можно было или уже или еще проехать. Экипаж без остановки мчался мимо замка Шарвар: Эржебет предпочитала избегать этого места, где не один год она провела ребенком, поскольку здесь вместе с Палом Надашди жил ее заклятый враг — Меджери Рыжий, однажды предупредивший ее, что «откроет все Дьердю Турзо», пфальцграфу, родственнику Батори по браку.

Семейство Эржебет давно и сильно изменилось. Одни из ее родственников сошли в могилу из-за своего дикого, полуживотного образа жизни, другие умерли при страшных или странных обстоятельствах. И дети их жили на свете не больше нескольких лет, особенно девочки. Иштван, брат Эржебет, несмотря на свой необузданный эротизм, умер бездетным, и он был последним отпрыском этой ветви Батори. Остальные были так истощены собственным безумным существованием, что из глубин своих поместий, из своей добровольной ссылки почти не подавали признаков жизни. Жизни, которая никогда ничем не была примечательной, кроме экстравагантности или патологических аномалий.

Иногда в пути экипаж графини настигал шумную вереницу телег, набитых кухонной утварью и слугами, покрытых пылью продуваемых ветром равнин. Иногда эти люди ехали рядом с ее каретой, рассказывая о хозяйственных делах. Ей могли рассказать о провинностях и оплошностях такой-то и такой-то девушки-служанки, а она сидела между двумя фрейлинами на подушках, до некоторой степени смягчавших дорожную тряску, и смотрела прямо перед собой.

Обычно на Блутгассе приезжали, когда августинцы из монастыря напротив уже спали.

И в свой последний приезд Эржебет снова поселилась в доме, в котором 20 лет назад мучила своих служанок ради того, чтобы сиять на придворных балах.