Мне практически было одиннадцать, когда Макс привез меня в школу-интернат. Воспитанники этой закрытой школы восприняли меня в штыки как и я их, но у меня была железная броня и иголки-клинки после года жизни в притоне. В школе было три курса по двадцать пять человек, меня определили в самый младший, в самый жестокий, дети там были из детдомов и улиц, такие же как и я: запуганные, агрессивные, ошарашенные почему жизнь их бьет так безжалостно. Я так поверила, Максу, потому что у ребенка, которого спасли из ада, просто не было надежды и он бы поверил каждому, который был похож на человека, а не на ублюдка. Но он оставил меня, отдал на растерзание маленьким зверям. У меня началась апатия, я не разговаривала, ходила на занятия и молчала, психолог не мог добиться от меня ни слова. На первом же занятии по физической подготовке, в раздевалке трое девчонок разбили мне нос и губы, просто так, даже слова не сказав, я же поступила мудрее, выцепила каждую поодиночке и не просто разбила, а сломала носы и разодрала губы так, что костяшки пальцев были сбиты в кровь, на неделю меня отправили в одиночку и занятия с психологом, но по прежнему вытянуть не могли ни слова. Я просто молча сидела и смотрела перед собой, понимая, что меня в очередной раз предали.
Макс вернулся спустя две недели, и поговорил со мной, объяснил и дал обещание, что заберет меня из школы если я буду лучшей. Я стала лучшей. Была отличницей по всем предметам, языки не проблема к четырнадцати годам я читала и смотрела фильмы на английском, французском, немецком и испанском, китайский тоже давался не плохо. Боевые искусства, которым уделяли больше всего времени осваивала без проблем, стрельба – пожалуйста, метание ножей – раз плюнуть, только с психологом были проблемы, но меня это мало волновало, я жила целью, быть лучшей, цеплялась за слова Макса, как за последний островок в океане, мне просто необходимо было знать, что я нужна, что меня ждут и заберут.
Меня ненавидели все, в особенности старшие девчонки, особенно мне доставалось после приезда Макса. Лицо и руки были разбиты всегда, они просто не заживали, а Петр орал, что к своему восемнадцатилетию я буду похожа на «бабу-ягу» если не прекращу задираться, только вот я никогда не задиралась первая, если это не касалось справедливости, уж очень это чувство было у меня обострено. К четырнадцати годам я начала замечать, что мое тело меняется, у меня выросла грудь, больше у всех на курсе, я вытянулась, мои ноги были длинными и рельефными от бега и постоянных тренировок. Волосы выросли и доставали до поясницы, да и мальчики со старшего курса стали больше обращать на меня внимания. Егор – звезда школы подлавливал в коридорах и зажимал меня в углу, от чего огребался по полной, а потом огребалась я, от Олеси влюблённой в того самого Егора. Петр все видел, но с ним не забалуешь, и дальше тисканья, ну может быть поцелуев дело не заходило, с этим в интернате было строго. Да мне и не надо было, я ждала Максима, я была влюблена в него, после нашей последней встречи я еще долго приходила в себя, наверно он уловил мой душевный раздрай и перестал приезжать. Но я знала, что к окончанию школы он вернется, когда будет отбор в вышку.
Мы знали, что из нас готовят спецагентов, и мы жили с наивными детскими мечтами, что будем шпионами. Каждый кто пройдет в вышку хлебнут такого пиздеца, что не все выдержат, но тогда мы этого не знали и верили, что учимся и служим государству. Только на последнем курсе на этапе взросления складывалось два плюс два, почему мы все без семьи и родственников, почему нас обучают не обычными школьными предметами, но окончательное уравнение сложится в вышке и оно будет пиздец каким не решаемым.