Во-вторых, все ответственные сотрудники, по бумагам, происходили из лояльных (читай, вассальных) Султанату небольших государств; а по факту являлись слугами самого Светлейшего, хоть вслух об этом никто ни не говорил.
Формально, связи с Султанатом как бы и не существовало.
Кстати, каждый Ответственный, по своему усмотрению, мог нанимать и местный персонал: например, Старший Караванщик в жизни не использовал грузчиков из Метрополии (всегда нанимая местных).
Реальные функции караванного дома АЛЕМ простирались гораздо шире, чем просто торговля.
Все, кто был родом из Султаната, естественно, недоумевали от беспечности гяуров: те пустили «вражеского» хорька прямо в свой курятник и позволяли ему разворачиваться без ограничений, чем АЛЕМ и пользовался.
Конечно, с позиций обычного торговца, в том же Султанате можно было сделать совсем немногое. Но Империя — не Султанат.
Нынешний Старший Караванщик столичного представительства, будучи выпускником столичного же университета (но уже на родине), для себя после полугода работы вывел интересное наблюдение: несмотря на декларируемую монархичность обоих государств, в Султанате действовало правило «У кого власть, у того и деньги».
В Империи же последние годы набирала силу совсем противоположная тенденция: у кого деньги, у того и власть. Пусть не врут математики, что от перемены мест слагаемых сумма не меняется. Ещё как меняется.
Нынешний Старший Караванщик Представительства отзывался на имя Акбар, происходил с самого юго-востока Султаната (почти из Хинда) и наедине с собой был не чужд философии. Видимо, эти игры действующей Императрицы в новомодную демократию, с делегированием части властных полномочий порой даже простолюдинам, на дееспособности самого государства плохо сказываются (ещё и в военное время).
Акбару в Империи нравилось. Всё, что касалось его прямых обязанностей, он выполнял превосходно (из-за чего и был на особом счету у начальства, ожидая вскоре перевода в Столицу, во Дворец). В отличие от местных, он не пил хмельного, не предавался излишествам с женщинами, и оттого как будто всегда был при деньгах, ссужая местных дворян-«друзей» звонкой монетой и не требуя её возврата.