Не судьба

А после прошли выборы Ельцина в президенты РСФСР, его присяга, новые цены и новые талоны — теперь уже на ткани и гигиенические товары. Бог его знает, что под этим подразумевалось, может, туалетная бумага? После вступления в должность пришел август: альтернативные соглашения трех республик, установивших союз меж собой без всякого центра, отчаянные вопли Горбачева о подрыве авторитета центра, и как кульминация этой истерии — путч, чьими зачинщиками оказались и председатель КГБ, и председатель правительства, и даже вице-президент, пожелавший стать самым главным и лично скрутить мятежных президентов республик в бараний рог.

Когда все закончилось, почти бескровно по нынешним временам, и Ельцин поехал вылавливать Горбачева с его дачи в Крыму, уже как хозяин своего подчиненного, вляпавшегося в историю, солнышко сообщила мне то, о чем сама долго не могла поверить и проверяла и перепроверяла наверное с десяток раз. Она забеременела. У нас получилось.

Я долго не знал, что сказать. Я был счастлив, горд, испуган, взволнован, ошарашен — все вместе. Она тоже. Мы обнялись и долго молчали, глядя каждый в свою сторону. Потом Оля заглянула мне в глаза, зашептала:

— Это правда. Я сама не могла поверить. А тут такое. Ошибки нет.

— Я стану отцом, — как-то немного придушенно произнес я. В голову никак не лезло.

— Я тоже не могу поверить.

— Ребенок родится совсем в другом мире. На каком ты месяце?

— На третьем.

— Значит…

— Да, весной. Наверное, в конце марта. Мне так кажется.

— Это как знак.

— Это точно. Я очень надеюсь, что хороший.

— В любом случае, хороший. Ведь теперь все переменится. Надо же, он родится в другой стране. В той, о которой мы еще ничего не знаем. Честно, удивительно.

— И мне тоже не верится. Про страну ладно, я думаю, что у нас получилось самое важное.

— У тебя получилось, солнышко.

— У нас, — она замотала головой. — Именно у нас.

И календарь завертелся еще быстрее. Дни менялись неделями, те росли в месяцы. Все ждали: нового курса, новых условий, новой жизни. Обещанных реформ, шоковой терапии, вроде той, что прошли или проходят страны Восточной Европы, — отмены талонов, собственно, их и так уже перестали принимать в магазинах, ибо отоваривать стало нечего. Советский союз еще крепился, но с августовского мятежа стало понятным, свою роль он отыграл, время упущено безвозвратно, теперь оставалось лишь незаметное угасание. Кто обращал внимание на самороспуск ВЛКСМ или новый, внеочередной съезд недавних любимцев, кумиров миллионов — народных депутатов? Они скрылись за поворотом истории, их место заняли совсем иные люди, иные задачи. Вот ведь странно, но то, что провозглашалось новым, оказывалось нашим давно забытым прошлым, а будущее, еще недавно столь манящее, осталось далеко позади. Мы… это трудно объяснить, мы будто сделали большой круг и теперь догоняли тех, кто когда-то шел другим верным курсом, а теперь, помогал, советовал, подкидывал помощь и специалистов, не собираясь поджидать.

Советский союз еще продолжал угасать, хотя время его истекло началом года, денежной реформой и бессмысленным взвинчиванием цен. Напоследок он успел запоздало, после многих стран Запада, признать независимость Прибалтики и выпустить в обращение купюры достоинством двести, пятьсот и тысяча рублей, как память о себе, или как напоминание о будущем, а еще новые монеты, среди которых места копейке уже не нашлось. И ее век закончился. Еще бы, ведь впереди нас ждала инфляция, либерализация законодательства, новые торговые отношения, продукты по коммерческим ценам и да, «обогащайтесь», как без этого единственного, все объясняющего, все расставляющего по местам лозунга. Основополагающей идеи рыночной экономики, во времена которой мы вступали с первого января девяносто второго. А пока просто поджидали, смотря на то удивительное, что могли нам предложить магазины — пустые прилавки, которые заполнялись лишь гуманитарной помощью, продаваемой в конце года по тем самым коммерческим ценам, к которым нам и предстояло привыкнуть. Сейчас же стенды и паллеты виделись витриной будущего. Когда мы гуляли с Олей по универсаму, в котором хоть шаром покати, то долго стояли возле мясного отдела: именно там находилась выставка. Мне больше всего запомнилась немецкая ветчина за девяносто рублей килограмм. Даже не сам кусок мяса в аккуратной упаковке, но именно цена — привыкали-то мы и впечатлялись именно ей.