Не судьба

— В отличие от вас, я хоть не выбросил свой голос на помойку, а нашел вполне достойного кандидата, — заявил он, впервые после прочтения газет о счетах и аферах Ковальчука, решив с нами заговорить.

— У тебя хоть выбор имелся, — заметила Оля.

— Выбор всегда есть. Даже, когда кажется, что он глупый.

— Вот нам и не показалось.

Он усмехнулся в ответ.

А тогда, едва увидев газеты, немедля прибежал домой, да так нас и поджидал, с охапкой прессы в руке. Неожиданно мы пришли вместе, будто подготовившись к встрече. Он так и сказал, а потом уже…

— Вы вот эту аферу придумали, с массовыми посадками и гэбистами в каждой подворотне? Вы ума решились, что ли? Оля, я думал, что ты можешь сотворить нечто, но не такое же.

— Михалыч, я тебя не понимаю, — тут же ответила она, расшнуровывая ботинки. — Ты поддерживаешь Ковальчука? Он же тебя самого грабит, ты хоть почитай, что там написано, похлеще того, что мы сами отыскали. Но все по делу…

— По делу? Да вы, в самом деле, себя героями мните оба?

— А что ты так взъерепенился? — поспешил вмешаться и я. — Неужто Ковальчук тебе так дорог.

— Действительно, не понимаете, что творите? Мне плевать на Ковальчука вашего, пусть его хоть завтра расстреляют, дело в другом. Вы ж все предприятие своими доносами без руководства оставили. Теперь на его место пришли какие-то люди со стороны, вовсе с вашими проблемами не знакомые. А и это не соль, все можно поправить. Но вы ж не успокоились, вы всех на уши подняли. Даже гэбисты теперь в каждой подворотне ищут, вынюхивают. И сажают, уже кажется, не разбирая, кого, правого, виноватого. Им, видно, тоже план надо выполнять, как и вам. По валу чиновников. А что вы без них делать-то будете, молодые люди, кого на их место посадите. Если всех пересажают.

— А что, ты так уверен, что всех пересажают? — хмыкнул я.

— Нет. Но кампания пошла не на шутку, как в тридцать седьмом.

— Тебя тогда и в планах не было.

— Плевать, я газеты не хуже тебя читаю, знаю, что тогда было, да и рассказывали уже после двадцатого съезда. Когда можно стало. Вы ведь тоже пустили козла в огород. Эти как в Узбекистане теперь, не угомонятся. Там их приструнили вроде, а тут — не уверен. И что мы с Узбекии теперь имеем? Клок шерсти и полкило хлопка? Этого вы и все ваши правдоискатели добивались? Чтоб ничего не шло, чтоб все сгнило. Небось сами ваши демократы, которые так о народном добре пеклись, сами все и сгноили, а плевать, главное, показать, что мы правы, а вы ничтожества. Рашидов ведь все понял сразу, он потому и покончил с собой, что понял, кто вместо него придет и что делать будет. Так и тут, — горячечно продолжал дворник, боясь, что его кто-то из нас перебьет. — Все порушите, а восстанавливать Пушкин будет. Комитет и так на два дня парализовал работу шахт, а вы еще на полгода хотите. Аресты продолжаются, сейчас за МПС взялись. Потом за минфин, за всю угольную промышленность, за энергетику, еще за что — везде козлов можно найти. Не везде только они заменимы.

— То есть с коррупцией надо мириться, — наконец-то в нашем доме прозвучало это слово. Оля с каким-то презрением посмотрела на Михалыча.

— Знаешь, ты еще молодая, много чего не поймешь. А я вот привык уже и вынес многое. И понимаю, что без одних людей нам не выжить, просто не выжить, как стране, а без других можем спокойно обойтись. Сейчас же гребут всех, без разбору, да, отпускают, но ведь после такого позора какой чиновник вернется к своим обязанностям? За ним потом еще долго ходить будут и проверять. Ну и нормально это? Работать надо, а не доносить. Проходили уже, во время войны проходили, своей кровью. Сейчас тоже. Как война кругом, и вместо того, чтоб работать…

— Михалыч, ты говори, да не заговаривайся. Можно подумать, дело в том, кто работает, а кто нет. Я сама на «Асбесте» с двадцати лет, мне там ходы и выходы известны, я уж много лучше тебя знаю, что там творится и почему оттуда всех поганой метлой гнать надо — что сейчас и делают, давно пора. А раз уж гниль пошла, ее только вырезать можно, ничего другого. И незаменимых у нас нет. Особо среди чинуш. Эти только и умеют.

— Вам только так и говорить. Сами от них кормитесь, а кормящую руку вот теперь кусаете. Ну докусаетесь, посмотрим, что станет.

Дверь бухнула еще до того, как он договорил последние слова.

Глава 33

Фиму освободили в последние дни марта, суд вынес ему приговор — год тюремного заключения и пять лет условно. Больше потому, что вышестоящие товарищи из потребкооперации тоже выступали на процессе и пообещали взять его на поруки, следить за ним — ровно товарищеский суд проходил, а не уголовный. Но это его спасло, из зала суда Фима вышел свободный, как ветер. Потом долго лечился, после баланды и соседей-мокрушников, но пообещал потом устроить пир горой, как поотвыкнет от макарон и постного супа. Двоим другим фигурантам дела нашего магазина повезло немного меньше, сидеть им пришлось полгода, плюс штраф на приличную сумму, да и все тот же условный срок. Но адвокаты уже подали апелляцию, так что в камеры их не переводили, оставляя по-прежнему в СИЗО, где все поспокойней.