Не стать зверем (СИ)

Я наткнулся на описание публичных казней в отчетах Освина и сразу же забеспокоился. Было в них что-то… ритуальное. Преступников казнили у обелиска Единому при большом стечении народа, делая казнь длительной и зрелищной. Мне сразу же вспомнился недавний визит в Саманданг и та скромная, но кровавая жертва, принесенная Единому в его маленьком тайном храме. Мы, Вечные, сами приносим себе жертвы, когда охотимся, а жертва Единому была добровольной и не содержала ни жестокости, ни насилия, но моя собственная сущность отреагировала на приношение кровью неоднозначно и болезненно. Меня-демона, конечно же, прокляли во время чтения канона, и эти крохотные капли крови, даримые Единому его почитателями, странно нервировали меня-Ворона и затягивали глубже в пространство Некроса. Когда Джана стала отдаляться от жертвенной чаши, все мое существо воспротивилось: Ворон во мне требовал остаться там и глотнуть из чаши, испытывая нечто, похожее на обычную жажду, а меня-человека потом навязчиво преследовал солоновато-сладкий вкус крови, так хорошо знакомый по эпизодам вороновой охоты.

Тут, в Анг Мирте, на городской площади, приносилось не несколько капель, и не добровольно. Жертва, жестокая и кровавая, да еще и не одна, да еще и поддержанная, как в храме во время молитвы, эмоциями верующих, должна работать посильнее, чем обычная охота.

Шандр был категорически против моего путешествия в Анг Мирт, особенно, когда узнал, что я не только казнь собираюсь смотреть, но и полетать над крепостями. В крепости Шен у Остина зафиксировался визуальный контакт, и перед отправлением во Фрейфен я поставил и настроил еще одно наблюдающее Зеркало.

— Да что там со мной может приключиться? — разозлился я, выслушав его нудную многословную отповедь.

— Подстрелят. Над крепостью.

— Зачем им палить по птице?

— По наглой птице, — уточнил Шандр язвительно.

— Я буду вести себя тише воды, ниже травы, — пообещал я.

— Попадешься местным властям в человеческом облике, — проворчал он.

— Гевор сделает мне любые электронные карточки. И универсальную отмычку. И я буду очень осторожен.

— Все твои клятвы быть осторожным заканчиваются какими-то особо извращенными неприятностями.

— Я выпутаюсь.

— Лучше не встревай. И не забудь про конкурс мастеров, он уже скоро.

— Я вернусь, — пообещал я.

— Целым и невредимым, — назидательно заявил он. — Если ты опять во что-нибудь встрянешь, я… я тебя сам убью, чтоб не мучился.

Вернулся Освин, ходивший узнать подробности сегодняшней экзекуции.

— Двое, — сообщил он с явным облегчением. — Не очень долго. Только… Народ все равно заводится. Тошнотворное зрелище.

— Сколько таких монументов вы насчитали в городе? — поинтересовался я.

— По два на каждой террасе, — ответил Хельм.

— Ничего себе, — пробормотал я. — 24 террасы, это значит — 48 открытых алтарей?

Хельм кивнул.

— Если Единый существует, он должен быть очень сильным созданием, — сказал он задумчиво. — Не слабее вас, Вечных.

Я кивнул. Именно это меня и беспокоило.

Площадь неправильной формы, в виде вытянутого пятиугольника, могла вместить — и вмещала — тысячи жаждущих зрелища. В центре, на фоне серо-стальных и грязно-коричневых высотных коробок, террасами и уступами лезущих к небу, возвышался гигантский монумент — черная колонна с навершием в виде языка пламени, из того же камня, из которого были построены военные крепости в пустошах. Постамент окружали до боли знакомые фигуры-образы, все те же олень, леопард, змей, зубр, ворон и прочие, умело и искусно выточенные в камне. Поразительно, но сквозь их звериные черты проступали почти человеческие лица.

Еще вчера мы с Освиным рассматривали их, поражаясь таланту скульптора, поймавшего ту грань, что разделяет человека и его зверя и сумевшего так точно выразить ее с помощью резца. Я, естественно, буквально приклеился к скульптуре ворона — клюв похож на нос, плечи крыльев выглядят как человеческие руки, из которых растут сами крылья. Смотрелось это натуралистично и жутко, и я предположил, что во время трансформации люди видят меня именно таким. Второе изображение, которое вызвало у меня не менее сильное восхищение — олень с головою зверя и корпусом человека, чья рука пыталась дотянуться до расположенной над ним фигуры Единого.

Единый находился выше круга тянущихся к нему демонов. Нагой юноша, чьи чресла были элегантно прикрыты ниспадающим через бедро покрывалом, стоял, чуть выставив вперед одну ногу, опираясь спиною на колонну, и взирал на собравшуюся у подножия монумента толпу с неизбывной глубокомысленной печалью. Там, у его ног, создатели монумента оставили широкое пространство, на котором была смонтирована конструкция вроде эшафота. Уже сейчас там копошились какие-то люди в форме, по словам Освина, местные блюстители порядка, называемые службой охраны спокойствия — СОС.