В конце концов она заснула и сразу же провалилась в какой-то муторный и душный сон, который с каждым мгновением становился все тяжелее и тяжелее. Ей снилось черное с алмазными сполохами небо и кристально-прозрачная земля, неожиданно переходящая в странную серую пустошь, за которой простирался иссиня черный, неспокойный океан, от которого веяло холодом и смертью. Там, на серой полоске земли, на половину пространства расползлась угрюмая белая с черными полосами тварь, с отталкивающей трехглазой мордой, большеухая, желтоглазая, с пастью мелких острых зубов, увенчанных четырьмя внушительными клыками. Тварь с отвратительным чавканьем что-то ела, пуская кровавые слюни и время от времени выдирая клыками куски мяса. Вокруг нее лежали… да, именно они: белый олень с перерезанным горлом, бездыханная серо-рыжая рысь, огромный лохматый зубр со вспоротым брюхом, огромный ящер со скорпионьим хвостом, придавленный здоровенным камнем, ворон, насквозь пронзенный гигантской стрелой. Она поспешно огляделась в поисках змея, и, не найдя его, испугалась, не он ли превратился в эту омерзительную тварь, но к счастью, та ничем не напоминала ей змея. Там, за спиной твари, она разглядела еще тела погибших, но, испугавшись до безумия, отпрянула назад, привычно выставив руку, чтобы вырваться из Маара…
Выскочив в реальность, она обнаружила, что падает с гигантской башни прямо в океан и, подхваченная яростным воздушным потоком, летит, пытаясь справиться с порванными крыльями, прямо на скалы, навстречу вырастающему из них аспидно-черному змею. «Ты меня предала, — сказал ей змей, когда она поравнялась с ним в воздухе. — Ты меня бросила, — крикнул он, когда она попыталась выровнять полет и обойти его, чтобы не упасть на камни. — Сбежала, оставила меня с этими… кошками, ящерицами и прочими тварями. Рядом со мной нет людей…Что же ты теперь хочешь от меня, если сама толкнула меня к ним?» С трудом удержавшись в воздухе, она почти уже проскочила мимо него, но он неожиданно ринулся навстречу, захлестывая ее кольцами сильного змеиного тела. Она дернулась, чтобы вырваться, но кольца сжались, затягиваясь все сильнее и душа ее, и когда в груди уже не осталось ни капли воздуха, она неожиданно вывалилась в темное беззвучное пространство каменной комнаты. Тяжело дыша, она вскочила с кровати — призрак змея, казалось бы, все еще витал здесь, таращась на нее из темноты желтыми, неподвижными глазами.
Иди сюда, требовали эти глаза. Ты моя. Не надо длить агонию. Ты моя, смирись с этим.
Охваченная неконтролируемым ужасом, она выскочила вон из комнаты и, плохо соображая, где находится и что делает, бросилась вверх по лестнице. Улететь. Улететь, как тогда, с верхней площадки Наган-Карха, надо только надеть крылья и прыгнуть, не побояться прыгнуть, а дальше крылья сами сделают свое дело.
Выскочив под ледяной ветер, она кинулась искать крылья, но в темноте никак не могла найти их. Обшарив всю площадку, она убедилась, что их нет. Паника и ужас захлестывали все сильнее и сильнее, и тут ей пришла в голову совершенно безумная мысль — а может, она тоже сможет обернуться в какое-нибудь крылатое существо? Мысль оказалась настолько дикой и притягательной, что она, нащупав несколько каменных ступеней, поднялась по ним почти до зубцов и увидела лежащий за ними черный, холодный океан.
«Ты моя, — прошептала тварь из глубины сознания. — Иди ко мне».
И тут кто-то властно стащил ее со ступеней. Заорав от ужаса, Юлька попыталась вырваться, но ее крепко, железной хваткой прижали к груди и держали, пока она не перестала импульсивно дергаться и кричать. Когда силы безумия иссякли, она, тяжело дыша и едва не падая от изнеможения, вцепилась в одежду своего спасителя и бурно разрыдалась.
— Пойдем-ка отсюда, — сказал Рессер, поспешно уводя ее с ледяного ветра. — Расскажешь, что за кошмар с тобой приключился.
Она снова оказалась в кабинете, завернутая в плед, и, по прежнему цепляясь за его шею, словно за спасительный якорь, вперемешку со всхлипываниями пересказывала ему свой кошмар, до сих пор не понимая, какая из его частей была сном, а какая — явью. Он гладил ее растрепанные волосы и вздрагивающие плечи, прижимая к себе и покачивая, как ребенка, а когда она выговорилась и выплакалась, разжал ее судорожно вцепившиеся в ткань халата ладони, положив их себе на грудь. Придя в себя, она вдруг сообразила, что он полуодет — брюки да кое-как накинутый на голое тело халат, а на ней — вот этот вот нелепый шелковый балахон чуть длиннее бедер, который, считай, ничего не скрывает, и плед сполз, и она тычется зареванным сопливым носом ему в грудь… Она рывком отодвинулась, захлебываясь стыдом, и сразу же пожалела об этом, потому что он послушно отпустил ее и помог поплотнее закутаться в плед, а мгновение спустя поняла, что ей нравится исходящий от него теплый, чуть терпкий запах и жесткие руки, умеющие касаться удивительно нежно…