Итак, в увидевших свет девяти томах немало произведений, давно не переиздававшихся (например, «Очерки из истории печати во Франции», очень актуальных и ныне). Но всё же в части литературно-критического и публицистического наследия Писарева эти тома сенсационных открытий не произвели. Огромное сожаление вызывает то, что по-прежнему недоступными для читателя остались юношеские тексты Писарева, дневники, поэтические и прозаические опыты, документы следствия 1862 года, а особенно — письма. Вернее, те немногие из них, что уцелели и доступны исследователям. Я, например, читал лишь одно из них — ответное письмо Ивану Тургеневу, опубликованное в четырёхтомнике 1950-х годов, и оно, на мой взгляд, является интереснейшим документом. Сколько таких интереснейших документов сокрыто в не увидевших свет 11-м и 12-м томах?..
Стоит отметить сопроводительные статьи, примечания и комментарии Полного собрания сочинений. Они избавлены от ярлыков вроде «реакционный», «агент III отделения», освобождены от излишнего духа «марксизма-ленинизма»; в целом вполне объективны не только в оценке того времени, в котором жил Писарев, но и его самого как общественного деятеля и частного человека…
Перед тем как начать писать эту статью, я, конечно, заново перелистал имеющиеся у меня девять томов. Читая рассуждения двадцати-двадцатисемилетнего Писарева о будущем, о браке и любви, об истории, о справедливости, об общеполезном труде, я, с высоты (или из ямы) своих тридцати восьми лет, частенько иронически усмехался. И пугался этой усмешки слишком вжившегося в далеко не чистую, в несправедливую, но, как уверено большинство (и я, к сожалению, оказываюсь в этом большинстве), неизбежную реальность.
В каждой фразе Писарева звенит желание устранить несправедливость мироустройства, стремление к тому, что он считает идеалом… Не буду сейчас размышлять, в чём он видел несправедливость, что считал идеалом, не стану поддерживать его или спорить с ним. Скажу одно: «Статьи Писарева заставляют мозг шевелиться».
Да, с ними можно соглашаться, можно возмущаться его суждениям, но вызывает уважение и удивление, каким огромным багажом знаний обладал этот совсем молодой человек, как он был уверен в своих позициях, как чётко и ясно и в то же время иносказательно выражал свои мысли. (Иносказательность, естественно, была вызвана опасением цензурного запрета, но она придаёт статьям Писарева ту художественность, которой так недостаёт нашей сегодняшней, лобовой и одномерной публицистике и критике.)
Поражают писаревская бодрость, душевное здоровье (знакомые с его биографией здесь наверняка усмехнутся), поразительная работоспособность. Действительно, пусть очень хорошо и глубоко пишущий, но редко выступающий в печати критик почти бесполезен — критик не должен позволять читателю забывать о себе, точнее, о своём критическом голосе…
Интересен метод Писарева. Почти все его работы формально являются рецензиями. Он, в основном, разбирал определённую книгу (например, «Отцы и дети», «Наука и литература в России при Петре Великом», «Записки из мёртвого дома», «Болезни воли») и попутно делился своими мыслями, пришедшими в связи с ней, и зачастую разбираемая книга совершенно заслонялась голосом автора статьи (рецензии). Приведу известное высказывание Писарева: «Вместо того чтобы говорить о Писемском, я буду говорить о тех сторонах жизни, которые представляют нам некоторые из его произведений». (Подобные высказывания встречаются во многих текстах Писарева.) То есть, определённое произведение литературы являлось, как правило, лишь поводом выговориться самому критику. (В наше время этот метод использует Лев Аннинский, но, на мой взгляд, не очень удачно.)
Да, несмотря на избранный жанр рецензии, произведения Писарева нельзя назвать в строгом смысле литературной критикой. Впрочем: а какой должна быть настоящая литературная критика? интересна ли и важна критика, рассматривающая произведение литературы лишь с эстетической точки зрения? может или не может литературная критика поднимать социальные, экономические, исторические, религиозные, гражданские, философские проблемы?
В общем-то, литературная критика и до Писарева, и до Белинского нередко забиралась в сферы, от собственно литературы далёкие. Вспомним хотя бы пушкинское «Путешествие из Москвы в Петербург», к сожалению, неизвестное целиком читателям в 1860-е годы. А после Писарева его метод стал чуть ли не единственным и дожил до начала 1990-х годов.
Правда, в советское время положение честного критика было, кажется, незавидным: напишешь по совести о произведении, которое тебе показалось ужасным, и вполне можешь соучаствовать в том, что его автору перекроют путь в журналы и издательства, или же, если автор является одним из символов советской литературы, путь могут перекрыть тебе… Критика являлась или в любой момент могла стать карающим орудием власти, следившей за литературой…