«…Не скрывайте от меня Вашего настоящего мнения»: Переписка Г.В. Адамовича с М.А. Алдановым (1944–1957)

Что же Вы ответили на приглашение Набокова — Зайцева — Пача? Я ответил вежливым отказом без всякого объяснения причин. Они мне тоже послали приглашение приехать к 18 марта, хотя могли бы не посылать после тех двух длиннейших телеграмм мне, о которых я Вам говорил в Ницце и на которые я тогда же ответил отказом. Зайцев в свое время писал мне, что к нему пришел Пач и звал его участвовать, причем добавил, что председателем намечен я! Вероятно, будет борьба за председательское звание: Зайцев, или Степун, или Вейдле, или еще кто-нибудь? Но я по-прежнему не понимаю, что будет делать этот съезд? Так как осенью отвечать московскому съезду писателей было бы поздновато, то, по-видимому, предполагается идейный смотр достижениям эмиграции. Докладчиком намечается, кажется, Степун.

Я как-то пропустил статью Ульянова. Она была в «Новом журнале»? Я отослал 39-ю книгу моей сестре и не могу проверить.

Мы оба шлем Вам самый сердечный привет и лучшие дружеские пожелания. Пожалуйста, из Парижа напишите поскорее «обо всем».

96. Г.В. АДАМОВИЧ — М.А. АЛДАНОВУ. 10 апреля 1955 г. Париж

7, rue Frederic Bastiat

Paris 8e

10/IV-55

Дорогой Марк Александрович

Получил Ваше письмо, пересланное из Манчестера. Спасибо. Очень жалею, что Вы сюда не приедете. Почему-то мне казалось, что на Пасху Вы будете в Париже.

Вы спрашиваете, что я ответил на приглашение приехать на совещание 18 марта. Ответил, что приехать не могу, п<отому> ч<то> занят. А здесь Маковский мне вчера сказал, что мой отказ истолковали «политически», т. е. как нежелание участвовать «в чем-либо американском». Маковский очень занят будущим съездом и хочет, чтобы масоны сделали из него свое дело (он вернулся в масонство). Но те — судя по тому, что я слышал от Дм. Н. Ермолова[433], — недоумевают и колеблются. Я лично прежде всего не знаю, что это будет. Объяснения Маковского крайне vagues[434]. Он, между прочим, надеется, что Вы свой отказ пересмотрите и участвовать в конце концов согласитесь. А я скорей думаю, что одними разговорами и завтраками дело и кончится. Затея крайне странная, и у меня впечатление от всего, что я здесь слышу, такое, что нужно все это людям — Пагу, Гольдштейну[435] или др. — которые должны проявлять какую-то деятельность и оправдать в этом смысле какие-то полученные кредиты, суетиться, «шуметь» и т. д. Ивановы — он и она — все уговаривают меня дать согласие на участие. Но они откровенно смотрят на это как на развлечение и описали мне «совещание» (с угощением в «Праге») крайне иронически[436]. Вы, вероятно, знаете больше меня, — в частности, от Набокова.

Был у Любови Александровны <Полонской>, два раза. Был и у Веры Николаевны, которая крайне растеряна и нервна — очевидно, и своими личными делами, и отсутствием денег. Чех<овское> изд<ательст>во все не дает ей твердого ответа насчет книги И<вана> А<лексеевича> о Чехове[437]. Кстати, о Чех<овском> изд<ательст>ве: моя книга будет называться «Одиночество и свобода». Это одно из трех заглавий, которые я предложил Александровой. Я рад, что она выбрала его, а не «Испытание свободой», которое мне было противно. По-моему, «Од<иночество> и св<обода>» — лучше, хотя и тяжеловато.

До свидания, дорогой Марк Александрович. Новостей здесь вообще мало, кроме печальных — Миркин-Гецевич, Прокопович[438] и др. Я всегда еду в Париж с радостью, а приехав, думаю: зачем, собственно говоря, приехал?

Передайте, пожалуйста, низкий поклон Татьяне Марковне.

Ваш Г. Адамович

97. М.А. АЛДАНОВ — Г.В. АДАМОВИЧУ 13 апреля 1955 г. Ницца 13 апреля 1955

Дорогой Георгий Викторович.

Спасибо за письмо. Жаль, что опять не сообщили ничего о глазах, но, верно, и Вы не очень любите писать о болезнях.

Заглавие недурное, хотя слово «Одиночество» мне тут не очень понятно.

О Вере Николаевне Вы уже, верно, знаете. Книгу о Чехове приняли — и предложили ей всего 750 долларов! Просто не понимаю, почему наследникам платят вдвое меньше, чем еще живым авторам. Я ей советую поторговаться и попросить Кодрянских[439] написать убедительно Мрс. Плант, с которой они в очень добрых отношениях. Она Вам сама все расскажет. Мне за нее очень больно. Не знаю, как она вообще будет жить. Легко понять, что она нервничает.