«…Не скрывайте от меня Вашего настоящего мнения»: Переписка Г.В. Адамовича с М.А. Алдановым (1944–1957)

Насчет статьи о Мережковских. Это был un projet vague[58], не больше, и если придумаю, я с удовольствием напишу что-нибудь другое. Но о Мережковском я ничуть не собираюсь писать хвалебно, нет — скорее с удивлением, чем с восхищением. Увы, никак не могу согласиться, что он был «большой человек» (или писатель). Но был человек удивительно-странный и с редким, по-моему, неопределенно-пророческим чутьем, в писаниях его почти не сказавшимся[59]. А американские непримиримые страсти меня, между прочим, тоже удивляют! Тут у нас все на все склонны махнуть рукой, и хотя Ваша позиция достойнее, наша для меня понятнее. Вероятно, до Вас доходят из Парижа и нотки другого тона, но, поверьте, мои с каждым днем gagnent du terrain[60]. Утешение мое и радость — Бунин. Вы его тоже любите, и я рад, что мы согласны, какой это очаровательный человек и умница. Я его недавно, подвыпив, стал спрашивать, считает ли он себя все-таки хуже Толстого — и он, хотя тоже после десятой рюмки, всячески отвиливал от ответа, а потом глухо и сердито пробурчал: «Ну, хуже, хуже, ну так что из того?» Кстати — у меня есть два приятеля, которые очень бы хотели Вашего литературного покровительства: один хочет явно и откровенно, Варшавский, с просьбой за него перед Вами вступиться, а другой — Яновский — по-видимому, по письмам обижен недостаточным общим признанием. Это «строго конфиденциально», конечно. Яновский человек заносчивый и несчастный, Вы, впрочем, видите его сами. По-моему, у него есть дарование. А Варшавский — по-настоящему чист, вдумчив, серьезен и искренен. Cest beaucoup[61]. Да, еще кстати: Яновский мне пишет, что Вы поддержали мои дела в Лит<ературном> фонде или не знаю где[62]. Я ничего не просил, но если они склонны что-либо для меня сделать — я очень, очень благодарен. Благодарю Вас за доброе содействие. Крепко жму Вашу руку, дорогой Марк Александрович, и надеюсь скоро видеть здесь. Низкий мой поклон и привет Татьяне Марковне.

Ваш Г. Адамович

11. М.А. АЛДАНОВ — Г. В. АДАМОВИЧУ 16 апреля 1946 г. Нью-Йорк 16 апреля 1946

Дорогой Георгий Викторович.

Получил вчера Ваше интересное письмо от 5-го, — опять стали медленно идти письма (а то доходили в 3–4 дня).

Действительно, не стоит в письмах спорить о Чернякове. Он и в самом деле по замыслу автора «средний» человек. Но я возражал не против этого: «жертвой» моей он, я думаю, не был, — почему же средний человек жертва? Во всей литературе девять десятых людей — средние люди.

Очень удивило меня Ваше сообщение о Яновском и Варшавском. Помилуйте, зачем же им нужно мое «покровительство» в «Новом журнале»?! Личные отношения у меня с ними прекрасные, а Карпович их лично не знает. Вл<адимир> Серг<еевич> прислал нам один очерк, и он тотчас был принят журналом[63]. Вас<илий> Семенович в журнале напечатал довольно много, и, кажется, больше, чем кто бы то ни было другой, за исключением Бунина и меня («Истоки», правда, заняли много места, но они скоро кончаются). И сейчас журнал печатает пятьдесят страниц из романа Яновского (в 12-й и 13-й книгах)[64]. Я их обоих ценю, с Варшавским мы как раз только что обменялись письмами, и я не думал, что он недоволен журналом. Если Вы не ошиблись, то — тяжелое дело редакторская работа. Как хорошо, что я теперь только помогаю Карповичу, а скоро и помогать перестану. Он отлично справляется с работой и, главное, любит ее, тогда как я терпеть не могу и иногда проклинаю день и час, когда задумал «Новый журнал».

Вы, как и Бунин, и Сирин, находите, что я переоцениваю Мережковского. Думаю, что с Вами это у меня больше спор о словах. Может быть, «большой» слишком сильное слово («великих» писателей, по-моему, после Толстого и Пруста в мире вообще не было и нет, да и насчет Пруста еще «можно спорить»), но «Толстой и Достоевский» — вещь замечательная, и в самом Мережковском, как Вы, впрочем, признаете, были черты необыкновенные. Помню, когда-то в разговоре со мной в Петербурге это признал М. Горький. Как самоучка, и самоучка немногому научившийся, он особенно ценил познания и культуру Мережковского. Повторяю, с Вами мы едва ли очень тут расходимся.