— Мне прислали уведомление о лишении права выкупа, — продолжил Грей. — Я шел ко дну. Если бы я продал лошадей, всех до одной, то значительно снизил бы доходы, необходимые мне для спасения земли. Не похоже, что так я смог бы спасти землю, и мне все еще нужны были деньги, чтобы выжить, есть, иметь крышу над головой, пока не решу, что буду делать с остальной частью своей жизни, так что пришлось решать проблемы по-другому. Здесь полно всякого хлама. Я продал три вещи, за них мне дали семь тысяч. Три гребаные вещи, и у меня на руках семь тысяч. И мне они все равно никогда не нравились. Эти вещи и четыре лошади, с твоей выплатой по кредиту и годовому проживанию бабушки, и я снова в седле. С деньгами в банке я смогу построить наше будущее. Когда ты вернулась в Вегас, я попросил парней из аукционного дома осмотреться здесь, и они сказали, что смогут найти частных покупателей еще пяти предметам.
О Господи.
Мои глаза расширились.
—
— Да, — ответил Грей, совершенно равнодушный к продаже истории Коди. — И они полагают, что могут сбыть и другое барахло. Говорят, что продажи частным лицам могут принести пятнадцать или двадцать тысяч, и если выставить на аукцион то, что они приглядели, я мог бы продать еще три-пять предметов.
О Боже.
Если он продолжит в том же духе, дом опустеет и лишится своего очарования.
С этой мыслью я пробормотала:
— Вероятно, мне стоит взяться за работу у Джейни.
— Нет, — твердо отрезал Грей. — Тебе стоит сделать то, что ты собиралась. Обосноваться. Привыкнуть к новой жизни, не торопиться и найти работу по душе.
— Мне нравилось там работать, — напомнила я.
— Да, семь лет назад, до того, как ты стала танцовщицей в Вегасе, а потом липовой девушкой миллионера, — напомнил он. — Айви, милая, три дня назад у тебя не было даже теннисных туфель. Теперь ты говоришь, что собираешься подавать напитки за зарплату меньше минимальной и чаевые в маленьком городке?
Еще одна веская причина, что я начала находить раздражающим.
Я решила сохранять спокойствие, быть рациональной и слегка задействовать эмоциональную манипуляцию.
— Дорогой, — тихо сказала я, — мне нравится дом таким, какой он есть.
— Детка, — мягко ответил Грей, — я рад, но это барахло исчезнет, и, поверь мне, ты это даже не заметишь.
Вот так, с ковбоем эмоциональные манипуляции не работали.
— Тебе так сильно нужны деньги? — осторожно спросила я.
— Какое-то время мы будем в порядке, но потом спокойная жизнь закончится, пока мы не соберем урожай, а кобылы не ожеребятся, чтобы их потомство можно было продать, а это случится почти через год. Так что, да. Если продам хлама на семнадцать тысяч долларов, нет. И тогда мы вздохнем спокойно.
И тут разговор перешел к его дядям, и, да, именно я перевела его в ту сторону.
И я сделала это, решительно заявив:
— Тебе нужно поговорить со своими дядями.
Грей откинулся на спинку стула.
— Что?
— Тебе нужны деньги, они должны их тебе дать.
— Айви, этого не будет.
— Почему, потому что они придурки?
— Поэтому и еще потому, что я бы не взял ни цента ни у одного из них.
— Грей...
— Серьезно, Айви, не лезь туда.
Кажется, я действовала не так осторожно, как думала, и тогда меня осенило, что это действительно не мое дело.
— Ты прав. Это не мое дело. Это твой дом, твоя земля, твои деньги. Мне не следовало упоминать об этом.
Я сказала это примирительно, явно отступая, но, опять же, совершила ошибку, и сразу поняла это, когда глаза Грея сузились, и комната наполнилась его раздраженным настроем.
— Мой дом, моя земля, мои деньги? — спросил он тихим, но не мягким, сладким, голосом. Другим тихим голосом. Который показывал, что он взбешен.
Я ничего не понимала.
— Ну, да.
— Ты спишь в этом доме? — спросил он.
— Ну, да, — повторила я.
— Ездишь за продуктами в магазин и возвращаешься в дом, который стоит на этой земле?
Я видела, куда он клонит.
— Да, Грей, но...
— Включаешь горелку на плите, газ в которой оплачен моими деньгами?
Я наклонилась к нему.
— Грей...
— Ты здесь, Айви, ты моя девушка, живешь в этом доме. Это твой дом, твоя земля, то, что принадлежит мне, принадлежит и тебе, все это, включая мои деньги, все, что от них осталось. Ты сидишь за этим столом после ужина третий вечер подряд, но твоя задница должна была сидеть здесь каждый вечер в течение семи лет. К сожалению, это началось только сейчас. Ты найдешь свой путь в Мустанге, каким бы он ни был. Не хочешь убирать стойла — не убирай. Как я уже сказал, ты подыщешь в Мустанге то, что тебе подходит, но также отыщешь это и здесь, в этом доме, на этой земле... со мной.
— Хорошо, — тихо сказала я.
— Хорошо, — ответил он, все еще раздраженно, и отчасти я его понимала, потому что все эти семь лет должна была сидеть с ним за этим столом, и я чувствовала эту потерю так же остро, как и он.
Но я понимала не все.
Поэтому, осторожно начала:
— Итак, э-э… ты хочешь сказать, что мое место здесь...
Все еще злясь, Грей оборвал меня:
— Да. Именно это я и хочу сказать.
— Милый, я еще не закончила.
Он уставился на меня.
Что-то новенькое, после целого дня кропотливого труда на ранчо Грей мог вести себя, как сварливый ковбой-мачо.