Не прощаюсь

– Вижу. Вопрос «быть или не быть» с повестки дня тобою снят. Это правильно.

А коли надоест жить – зачем самому утруждаться? Желающих помочь в этом деле сколько угодно. Вот мы нынче ночью ссадили попутчиков-анархистов. Потом, чую, дойдет очередь и до эсэров. Революция – кобыла норовистая, больше одного всадника не повезет. И не факт, что один-то в седле удержится. Вот об этом я и хочу с тобой потолковать, господин штабс-капитан. Садись, в ногах правды нет.

Романов сел, приготовился слушать. Веселости в хозяине кабинета не осталось совсем, одна озабоченность.

– Анархисты с эсэрами – ладно, с ними разберемся. Немцам пока тоже не до нас, их Антанта с американцами догрызают. Хуже то, что сидит наша красная власть пока некрепко. Мы почему правительство из Питера в Москву перевезли? Потому что Петроград – враждебный нам город. Там дворян, купцов, чиновников и прочей «чистой публики» чуть не четверть населения. В октябре мы их взяли врасплох, но там как на дремлющем вулкане. В Москве пропорция получше, однако тоже непросто. Считается, что одних бывших офицеров здесь не меньше сорока тысяч. И большинство, конечно, спят и видят, как бы нам выпустить кишки. Теперь представь, что некая решительная и целеустремленная сила сумеет организовать этих враждебных нам людей в один кулак. Стукнут – от нас мокрое место останется. Нас в ВЧК знаешь сколько? Сто двадцать сотрудников, а опытных, кто умеет разоблачать заговоры, – ноль. Конспираторов-подпольщиков вроде меня хватает, но мы ведь к чему приучены? Не искать, а прятаться, не догонять, а убегать. Понял теперь, почему я тебя с фронта вызвал?

– Потому что я служил в контрразведке. Но я ловил немецких и австрийских шпионов, а не заговорщиков. Там другая специфика. По заговорщикам – это Охранное отделение.

– Ну извини, – развел руками Орлов. – Из Охранки у меня никто не работает. Ты что, отказываешься?

Романов вздохнул.

– Я тебе тогда, под Сморгонью, сказал и сейчас повторю. Я свой выбор сделал. Я с революцией. Говори, чего конкретно от меня хочешь?

– Тебе эта служба не понравится, – предупредил Орлов.

– Не беспокойся, я барышня с прошлым. Думаешь, мне в контрразведке нравилось? Дело кровавое, грязное.

Не постучавшись, развалистой походкой вошел широколицый чернявый человек в ремнях крест-накрест.

– Кончено с Дмитровкой. Сдались, гады, – сказал он. – Всё, товарищ Орлов. Можешь докладывать.

– Ага. – Орлов подмигнул. – Гляди, кто у нас.

– Здоро́во, Крюков. И ты здесь?

Романов пожал вошедшему руку.

– А где мне быть? Где он, там и я.

– И уже не ефрейтор. – Бывший штабс-капитан с любопытством смотрел на бывшего ефрейтора – тот сильно переменился. – Чиновник особых поручений при большом начальнике. Кстати, кто ты, Орлов, теперь по чину?

– У нас чинов нет. Я – член коллегии ВЧК, Крюков – мой помощник.

– А кем буду я?

– Контриком. По нашим данным, офицерский заговор уже существует и активно расширяется. Нам нужно внедрить в подпольную организацию своего человека. Понятно, офицера. Понял теперь, что от тебя требуется?

Романов насупился, по лбу прорисовалась резкая морщина.

– Нет. Филерствовать не буду. Я с этими людьми вчера воевал вместе. Втереться к ним в доверие, а потом донести?

– Я тебе говорил, откажется, – скривил рот Крюков. – Они для него свои. Офицер – он всегда офицер.

– Помолчи, Тимофей, – одернул его Орлов. – Леша, скажи: ты в Бога веришь?

От неожиданного вопроса Романов сморгнул.

– Нет. А при чем тут это?

– Тогда второй вопрос. Как мир устроен, тебе нравится?

– Кому это может понравиться?

– Ну, а если мир плохой и Бога нету, кто будет на Земле порядок наводить?

Романов начинал злиться:

– Что ты со мной, как учитель с приготовишкой? Говори попросту.

– Я попросту. Проще не бывает. Начну с себя. Честно скажу: я в революцию пошел не для того, чтоб мир исправлять, а потому что я – это я. Мне всегда, с детства, хотелось всё перевернуть. Чтобы шурум-бурум, всё вверх тормашками. Или побывать там, где никто еще не бывал. Эх, думал в детстве, мне бы жить триста лет назад – открывал бы новые материки. Или, наоборот, жить бы на сто лет позже – летал бы на другие планеты. А однажды, уже в юности, как ударило. По-человечески устроенный мир – вот чего никто никогда не видал и где никто еще не бывал. Это и есть самое великое открытие и самое великое приключение. Устроить мир, чтобы он был не только для таких, как ты, кому повезло в чистенькой семье родиться, а для всех людей. Погляди на Крюкова. Он сызмальства жил в голоде, грязи, свинстве. Так и подох бы в навозе, если б не революция. А Крюковых у нас сто с лишним миллионов. И теперь все они будут жить, как кто расстарается – а не так, как от роду приговорено. Кто умный, толковый – тот из ничего станет всем.

Помощник слушал – блестели глаза. А Орлов заводился всё больше, чеканя слова.