Не по сценарию

Смотрю на себя в зеркало. Рита сделала что смогла, но я так худа… Даже чахоточные дворянки из прошлого в сравнении со мной выглядят здоровыми и полными жизни. Мой же жизненный ресурс, похоже, растаял вместе с сошедшими килограммами. В глазах – пустота, страх и непонимание. Я просто не могу уложить в голове, что мешало дать мне чуть больше времени на то, чтобы прийти в себя. Когда в день похорон Шурка, отводя взгляд, промямлила, что у меня завтра утренняя смена, я думала, она шутит. У меня на глазах еще не высохли слезы, тело отца не успело толком остыть, а эти… уже нашли, кто его заменит. Я, пожалуй, еще не сталкивалась с таким зубодробильным цинизмом. Если бы в тот момент мне под руку подвернулся Худяков, я бы просто расцарапала ему морду. Но соль в том, что от Влада нет никаких вестей вот уже вторую неделю. А я куда только не стучала, чтобы до него добраться. Одна я не справляюсь с обрушившимися на меня обязательствами. Я вообще ничего не пойму! То, что папа влез в долги из-за провала своего последнего фильма, мне хорошо известно. Но пока он был жив, никто особенно не требовал вернуть деньги тотчас. Теперь же нас с матерью прессуют по всем фронтам. А мы не в том состоянии чтобы как-то этому сопротивляться. И уж конечно мы не готовы расплатиться. Денег на наших счетах – ровно на пару недель привычной жизни.

В страшном нервном напряжении хожу от одного угла гримерки к другому. Мои съемки должны были начаться в семь утра. Сейчас уже почти одиннадцать, но меня никто не зовет на площадку. Мы снимаем на хромакее. И то свет не устраивает нового режиссера, то еще что-то. Меня не покидает ощущение, что надо мной тупо издеваются.

Не находя себе места, выхожу из гримерки, чуть не столкнувшись с куда-то спешащим Владом.

– Привет, – сиплю я. Мы не виделись чертову уйму времени, и, может, от этого он кажется мне еще более чужим, чем обычно.

– М-м-м… Ну, привет. У тебя что-то важное? – косится на часы, а я… Я тупо обтекаю.

– Ну как сказать, – растягиваю губы в неживой улыбке. – У меня умер отец. Режиссер, который тут всем заправлял, может, слышал?

Ч-черт! Вот и губы дрожат, а ведь плакать мне нельзя ни в коем случае, иначе будет похерена двухчасовая работа гримера.

– Ты собираешься закатить истерику? – спрашивает Худяков, почесывая щеку.

– Нет. Я хочу узнать, что между нами происходит.

– Ух ты. Есть какие-то мы?

Какого черта?! Мечусь взглядом по его равнодушному лицу, но там нет ни одной подсказки. Только равнодушие, да. Граничащее с откровенной скукой.

– Я немного выбита из колеи, и, вероятно, поэтому не понимаю, что происходит, – шепчу. – Мы можем поговорить нормально, как взрослые люди, без вот этого всего… – вяло машу рукой. Влад оглядывается, на полном серьезе раздумывая, впишется ли разговор со мной в его плотный график. Учитывая, что до этого я всегда была у него в приоритете, это довольно странно. Стрелка на шкале моей тревожности ложится на правый бок, ненавязчиво намекая, что я на пределе. По привычке хочу спрятать озябшие руки в рукава, забыв, что на мне надет чертов костюм!

– Ну, давай. Поговорим.

Что-то в тяжелом взгляде Влада заставляет меня напрячься. Возможно, несвойственная ему совершенно эмоция…

– Здесь, что ли? Посреди коридора? Может, хотя бы ко мне в гримерку зайдем?

К моему облегчению, Худяков соглашается, лениво пожимает плечами и с намеком смотрит на захлопнувшуюся за спиной дверь. Захожу в комнатку первой и останавливаюсь, отчего-то страшно разволновавшись.

– Так что ты хотела обсудить?

Столько всего, что даже не знаю, с чего начать! Выбираю наиболее нейтральную тему:

– Мне поставили смены.

– Я в курсе.

– На следующий день после похорон.

– Шоу маст гоу он, тебе ли не знать, Асия?

Его цинизм потрясает. Особенно потому, что я собираюсь просить Влада о поблажках.

– Я не уверена, что могу работать, – откашливаюсь.

– Что ж. Тогда пересмотри свой рабочий контракт, и если потянешь штрафные санкции, можешь продолжать жалеть себя дальше.

Я просто не верю, что это говорит он. Его поведение, слова, и даже интонации настолько не вяжутся с ним прежним, что я тупо не понимаю, что происходит.

– Это жестоко, знаешь? – сиплю.

– У актрис нелегкая доля, – с холодной улыбкой возвращает мои же слова.

– Кажется, до этих пор я не понимала насколько, – нервно улыбаюсь.

– Но поняла же. У тебя все? – спешит от меня отделаться Худяков.

– Ты не пришел на похороны.

– Был немного занят.

– Знаешь, я… – запрокидываю голову к потолку, с маниакальным упорством противостоя накатывающим слезам. – Мы с мамой пережили настоящий ад, а ты не ответил ни на один мой звонок.

– Что ты называешь адом?

– Пресса, похороны, слетевшиеся стервятники… Мне даже из твоей бухгалтерии прислали писульку.

– Даже? Что тебя смущает? Твой отец сильно мне задолжал.

– Мой отец умер! – в шоке хриплю я.

– Одно другому не мешает, – равнодушно пожимает плечами. И этот жест… Он будто разгоняет мою истерику. В панике бегаю глазами по унылым, выкрашенным белой краской стенам.

– То есть я правда должна тебе эти деньги?