Не оставляющий следов: Обретение

Девчонка напоминала неуклюжего большелапого щенка. Крупные руки и ноги указывали на привычку к тяжелому труду, черты лица грубоваты, но взгляд чист и наивен. Она сегодня принарядилась: тщательно заштопанное платье было перевязано алым кушачком с неуклюжим кокетством, а тугие косички изукрашены разноцветными ленточками, как голова храмового коня на церемонии встречи паломников.

– Ну, удачи тебе.

Задумчиво разглядывал тропинку к озеру: именно по ней шла Аррава, грохоча тачкой и радостно подпрыгивая. Что-то мешало отвернуться.

География походов с каждым днем расширялась, и я все же добрался до центра квартала – небольшой площади, огороженной высокими заборами зажиточных домов. Да, они все были значительно меньше моего особняка, но выглядели не в пример лучше: крыши были затейливо выложены разноцветной черепицей, а фонари над воротами приветливо покачивались от дуновения легкого ветерка.

Где-то в отдалении стучал ткацкий станок.

На площадь внесли украшенный позолотой паланкин, в котором с комфортом расположился рыхлый мужчина лет сорока в многослойном официальном одеянии. Прическу прикрывала шапочка, удерживаемая гребнем чиновника, на виске ярко светились синим тушечница и кисть, почти забивая изображение желтого колоса. Новенькая татуировка администратора среднего звена, вышедшего из крестьянской семьи. Идентифицировал объект мгновенно, спасибо тренировкам наставника Борегаза. Автоматически отвесил подобающий поклон урожденного Иса служащему низшего ранга. Чиновник бросил на меня странный взгляд и поднял было руку, чтобы подозвать, но сопровождавший его секретарь что-то шепнул на ухо... Мужчина, не изменив выражения лица, больше напоминавшего раскрашенную маску, отвернулся и жестом велел продолжать движение. Паланкин внесли в широкий двор управы квартала. Ворота с грохотом захлопнулись.

На следующий день снова добрался до площади и обратил внимание на большую желтую вывеску платяной лавки: «Салон "Надежда": одень одежду!»… Н-да, жителей квартала Ворон из рук вон плохо учат грамоте.

Вошел, движимый любопытством и необходимостью. Грубые воинские туники, заложенные складками «лошадиная голова» [4], стопки нижнего белья, рубашек и широких штанов, ряды простеньких платьев... скудноват ассортимент. Кто здесь будет носить такое? Армию не квартируют в столице, а гражданскому человеку в «Надежде» и купить-то нечего, кроме белья. Хозяина поначалу даже не заметил, ибо ворох тканей затмевал буйством красок неопрятную кособокую фигуру в отвратительно сидящем буром костюме.

– Чо надо? – проскрипел он, не особенно церемонясь.

– Здравствуйте, – я вежливо улыбнулся, ибо моему происхождению все равно, откуда должны быть вещи, – меня интересуют рубашки...

Хозяин почесал бок и оскалил выступающие, как у крысы, зубы:

– Ты кто такой, пацан?.. А-а-а, чужак. Ты отметился в управе у господина Дзиннагона?

– Может быть, Вы сначала поинтересуетесь платежеспособностью? – холодно осведомился я. – У меня есть деньги, и мне нужна пара рубашек.

Хозяин лавки боком, по-крабьи, выполз из-за прилавка:

– Ты!!! Что ты позволяешь?!! – Его палец, как меч в руках фехтовальщика, норовил уколоть острием в уязвимые места. – Убирайся, бродяжка!!! Сейчас... вот, сейчас вызову стражу!

Вопли оскорбили до глубины души. Что же это за торговец платьем, если он не видит, что только моя куртка, пусть мятая и несвежая, стоит дороже, чем весь его товар? Или видит, но притворяется невидящим?.. Спорить с таким неприятным типом я счел ниже своего достоинства и просто покинул помещение. Не помня себя от унижения, добрался до бакалейной лавки. Только покупка горячих булочек помогла вернуть душевное равновесие.

– Ай! – смеялась и махала руками Шая, выслушав мой рассказ. – Не бери в голову! Это Бубнежник Бу, сквалыга и дурак. Он и выглядит, как сквалыга и дурак... – доверительно шептала она мне на ухо, дыша ароматом яблок и корицы. – Лавка – это наследство от дяди. В таком хорошем месте! А он дурью своей распугал половину покупателей. Совсем не разбирается в торговле!.. Ты непонятный, а это многим не нравится. Я-то вижу, что ты парень хороший... Воспитанный и нос не дерешь...

От ее грубоватого кокетства и добродушных утешений стало немного легче, домой отправился почти умиротворенным.

Внимание привлекла стайка детишек, сгрудившаяся у канавы на обочине дороги. Они подпрыгивали и пели какую-то веселую песенку, перекидывая друг другу ярко-синий мячик. Время от времени их песня прерывалась тоскливым воем, но я его поначалу списал на усилившийся ветер. Когда до детей осталась пара шагов, один из них кинул мячик мне в лицо и помчался вглубь еще неразведанных улиц. За ним с топотом и гиканьем бросились остальные.

Вой, как оказалось, доносился из канавы и все не утихал, наоборот, становился громче и тоскливее, вызывая неприятные ассоциации с бродячими псами. В канаве сидел ребенок: грязный, взъерошенный и, возможно, даже битый. Он ревел горько и самозабвенно, а по замурзанным щекам градом катились слезы.