У Айринии не было таланта, не было родственников и она не вызывала в Леоне романтичных переживаний. И этого, как оказалось, было достаточно, чтобы из того наставника, которому выписывают благодарственные справки и на которого смотрят восхищёнными глазами, он превратился… в обычный равнодушный элемент системы, которому нет дела до человека — только до той функции, которую он исполняет в системе.
Ему изначально прислали двух совершенно равных стажёрок. Ни документы резиденции, ни распоряжения госпожи Юлании не давали никаких комментариев на этот счёт — обе стажёрки поступали полностью в распоряжение Леона, и он сам решал, чему их учить и куда приставлять.
Две совершенно равные стажёрки.
Но от одной он тут же отделался, как от досужей помехи, а другую привёл в свой кабинет и начал учить.
Илия, конечно, заслуживала самой высокой оценки, и он не ошибся в ней, — но он, по совести говоря, ведь даже не знал, умна ли Айриния! Да, и сама Илия, и архимаг признали её одной из лучших — но он ведь даже не проверил. Он и сейчас не мог сказать о ней как о профессионале и вообще ничего.
Леон впервые смотрел в лицо этой правде о самом себе, и признавать её было неприятно. Он был глубоко разочарован самим собой и собственной слепотой — и особенно же он был разочарован своим умом, который так его теперь подвёл.
Не в силах думать все эти болезненные мысли — и даже не смея самым краешком этих мыслей прикоснуться к Рийару — он всё же вернулся в управление и, не заходя к себе в кабинет, занялся другими делами, связанными с согласованием самых разных документов.
У двери в секретариат он опять столкнулся с выходящей оттуда Айринией — кажется, он был теперь обречён встречать её постоянно, и постоянно вспоминать то, что хотелось запрятать на самое дно души и поскорее забыть.
Айриния, завидев его, покраснела, и поспешно удалилась.
Леон вошёл с документами в секретариат; девушки там о чём-то возбуждённо переговаривались, но замолкли, увидев, что их посетил целый старший следователь.
Впрочем, главная среди них тут же вовлекла его в разговор:
— Леон, как удачно! Вот вы нам и скажете!
— Что скажу? — заинтересовался Леон, подавая папку той девушке, которая занималась интересующим его делом.
Главная всплеснула руками:
— Ведь вы-то должны знать! — и обозначила предмет интереса: — Не зря ведь у нас все говорят, что у Рийара особые отношения с магией. Как вы считаете, может ли он сам сбежать из изолятора?
Леон крайне удивился тому, как можно было вынести столь нелепое предположение. Сухо и деловито он объяснил, что артефакт в изоляторе блокирует возможность магичить для всех, у кого нет соответствующего доступа, — а у Рийара, конечно, дающую этот доступ звёздочку забрали сразу при аресте.
Дамы явно заскучали от его логичных разумных аргументов.
Выходя, Леон услышал, что они вернулись к прежней теме:
— Ах, что для Рийара тот доступ!.. — воскликнула одна из них с явным восхищением в голосе.
Леон досадливо поморщился. Он не любил сплетни, и опасался, что конкретно сплетни подобного рода могут как-то повредить брату и ухудшить его положение.
Расправившись, меж тем, всё же с делами, которые заставляли его ходить по управлению, он вернулся к себе. Там его встретила тёплая влюблённая улыбка Илии — и он сразу почувствовал себя лучше, словно её светлый взгляд укутал его в нежное тепло.
— Пройдёмся после работы? — предложил он, чувствуя, что сама собой на его лице засветилась улыбка.
Илия с готовностью согласилась, и вечером они отправились в парк вокруг управления.
Тревожные мысли Леона поутихли; он чувствовал теперь умиротворение, глядя на Илию, слушая её смех — она весело рассказывала про историю, которая приключилась с её братом, — любуясь ею.
Они проходили возле пруда, и он вдруг вспомнил мелькнувшую у него сегодня нелепую потребность посидеть под деревом — обычно он такого не делал.
«Почему бы и нет?» — подумалось ему. Он не раз встречал в городском парке влюблённые парочки, которые сидели прямо на земле и явно наслаждались таким времяпрепровождением, и ему теперь хотелось испытать самому то, что он так часто видел со стороны.
— Ты не против посидеть здесь? — решил он всё же спросить на тот случай, если Илия переживает за своё платье.
Но, как оказалось, её это вообще не тревожит, и она сочла предложение великолепным.
Сидеть на земле было странно — в сквере хватало лавочек, и обычно Леон отдавал предпочтение им. Казалось, что он нарушает какое-то строгое правило — хотя, насколько он помнил, никаких правил такого рода в управлении не было, — и всё же он чувствовал себя неловко и странно. Илия, кажется, считала его неловкость, и решила её развеять: с лукавой улыбкой она неожиданно подалась к нему, опрокидывая его на спину, и нависла над ним.
Это компрометирующее положение привело Леона в смятение — хотя большая часть сотрудников уже отправилась по домам, а те, кто остался, работали в своих кабинетах, и едва ли бы их с Илией кто-то мог увидеть.
«Почему меня заботит, что бы они подумали? — недовольно укорил себя он. — Да, валяемся с любимой девушкой на земле как дети, и что?»