Не навреди ему

Я закончила планировать убийство в три часа утра. Ни один из способов, который я отыскала, нельзя назвать на сто процентов надежным: на каждый потенциальный способ его убить я вспоминала специальный инструмент, который сможет это исправить, и все процедуры и протоколы, которые приведут в действие, чтобы возродить его к жизни. Но несколько часов спустя я нашла выход. Есть, конечно, риск и элемент чистого везения, но это возможно. Теперь мне нужно только решить, готова ли я пойти на это.

Закрываю глаза и сажусь на ступеньки лестницы, прижимая основания ладоней к глазам. У меня уже часами горит в висках головная боль. Никакой из обычных методов лечения мне недоступен. Стоит мне что-нибудь съесть или выпить, как желудок угрожает вернуть все обратно, а болеутоляющие натощак сделают только хуже. Спать бесполезно, потому что, как только я закрываю глаза, мне снится Зак. Один сон, второй, третий, стоит только прикрыть на секунду глаза. Бессчетное количество раз я видела, как он умирает, но иногда мне удается его спасти – только для того, чтобы проснуться и потерять снова.

Я заставляю себя встать и подойти к зеркалу. Кожа у меня сиреневатого оттенка, глаза опухли и покраснели. Кажется, у меня в лице не осталось ничего, кроме черепа, моими скулами можно сталь резать.

Достаю из сумки накладные ресницы и открываю тюбик клея. Я даже полюбила этот резкий химический запах, режущий ноздри. Я настолько хорошо отработала этот процесс, что провожу носиком вдоль полоски ресниц не задумываясь и поднимаю полоску к правому глазу. Смотрю на свое веко, и рука у меня начинает трястись.

На нем осталась всего одна ресница.

Я стою перед зеркалом, восхищаясь тем, как она поднимается дугой от века, истончаясь к концу. Клей может засохнуть, и мне придется соскребать его и начинать все сначала. Но я не могу отвести глаз от этой одинокой ресницы.

Я кладу накладные ресницы на полку под зеркалом и поднимаю руку к глазу. Когда я чувствую, как последний волосок начинает покалывать кончики пальцев, у меня по позвонкам пробегает волна эйфории. Чудовищно, что этот крошечный тонкий стебелек обладает надо мной такой властью. Я изо всех сил сжимаю его пальцами и с ненавистью выдираю. Он остается на кончике моего пальца, загибаясь на одном конце, демонстрируя крошечный белый фолликул на другом. Я кладу ресницу на язык и глотаю.

На левом глазу у меня больше: четыре, разного размера. Я выдираю их с такой же силой, наблюдая, как тонкая кожа растягивается от каждого яростного рывка. Дергаю и глотаю, дергаю и глотаю, пока веки не остаются совершенно голыми. Я жду, когда наступит облегчение, но ничего не чувствую.

Прижимаю полоску накладных ресниц к правому глазу, а другой рукой наношу клей на вторую полоску. Потом с минуту держу обе полоски, прижимая к векам. Открываю глаза и смотрю на женщину в зеркале. Я и не замечала до этого момента, как сильно ее ненавижу. Когда пропал Зак, он унес с собой все, что я научилась в себе любить. Может быть, я никогда ничего и не любила, просто видела в себе его отражение.

В сумке начинает вибрировать второй телефон. Я так привыкла к тишине в доме, что вздрагиваю от этого звука и чувствую, как в голову из затылка ударяет боль. Я мгновенно переношусь назад во времени, меня прижимают к стене гостиной, зажав рот перчаткой и надавив мне всем телом на грудь так, что я не могу дышать.

Я беру себя в руки и достаю из сумки телефон. Теперь у меня три телефона: личный, рабочий и еще этот. Я научилась различать вибрацию каждого из них. Телефон, который дали мне похитители, звучит резче, глуше – агрессивнее.

Прижимаю его к уху, ожидая услышать хриплый голос голубоглазого, который говорит мне то, что я и так уже знаю: что через несколько часов кто-то умрет.

– Мама?

То, что охватывает меня, когда я слышу голос Зака, похоже на то, как я представляю себе удар по лицу: резкое обострение всех чувств, а потом острая боль. Я прижимаю телефон к уху так, будто это самое дорогое, что у меня есть в мире.

– Зак?

Я слышу, как он начинает плакать и каждый выдох сопровождается тихим всхлипом. Один только звук его голоса доставляет мне физические страдания: у меня горит горло, что-то болит в груди. Головная боль разрастается с такой скоростью, что начинает тошнить.

Я слышу бормотание низкого голоса на другом конце. Зак пытается сдержать слезы.

– Этот мужчина… он говорит, что у нас мало времени.

Господи, как же я их ненавижу. Каждый раз они отдают мне его вспышками, только чтобы сразу же отнять, и все это время используют Зака как пешку. Манипулируют его страхом и его слезами, чтобы заставить меня делать то, что им нужно.

– Ты в порядке? Они делают тебе больно? Где ты?

– Я не знаю, я… – Он замолкает. Низкий голос бормочет что-то на заднем плане. – Он говорит, что я должен кое-что у тебя спросить.

Скажи ему, что я его убью.

– Что спросить, малыш?

Я слушаю его дыхание. Я и не знала, что могу любить кого-то так сильно, чтобы обожать звук его вдохов и выдохов. Они такие слабые, такие нежные.

– Мужчина сказал…

– Что он сказал, дорогой?