Не надейтесь избавиться от книг!

Ж.-К. К.: Я был в Китае во время съемок «Последнего императора» Бертолуччи и готовил там сразу три репортажа. Один — о самом фильме, другой, для журнала «Кайе дю синема» — о возрождении китайского кино, и последний — для одного французского музыкального журнала — о том, как возрождается игра на китайских народных инструментах. Больше всего мне запомнилась встреча с директором Института народных музыкальных инструментов. Я спросил его, как так получилось, что во время Культурной революции игра на этих инструментах была забыта. Тогда еще только начинали говорить более-менее свободно. Он рассказал мне, что сначала институт закрыли и уничтожили институтскую библиотеку. Ему удалось, вероятно, с риском для жизни, спасти несколько книг, отправив их своим родственникам в провинцию. Что же касается самого директора, его усмирили, заставив работать в деревне, как обыкновенного крестьянина. Всех, кто был специалистом в какой-то области или обладал особыми знаниями, нужно было нейтрализовать. Это был принцип Революции: любое знание скрывает в себе силу, следовательно, нужно избавиться от знания.

Он приехал в крестьянскую общину, и крестьяне сразу смекнули, что он не умеет работать ни лопатой, ни мотыгой. Тогда они предложили ему сидеть дома. И этот человек, крупнейший специалист по китайской народной музыке, сказал мне: «Девять лет я играл в домино».

Мы говорим не об испанцах в Америке четыре или пять веков назад, не о кровавых расправах, учиненных христианами во время Крестовых походов. Нет. Мы говорим о том, что мы застали при нашей жизни. И самое худшее не всегда остается позади. В своей «Всемирной истории уничтожения книг» Фернандо Баэз [323]вспоминает разрушение библиотеки в Багдаде, которое произошло в 2003 году. Впрочем, это была не первая попытка уничтожения багдадской библиотеки. Монголы когда-то уже приложили к этому руку. Эти земли много раз завоевывались, подвергались разграблению, и все равно на них в конце концов появлялись новые ростки. В X, XI и XII веках мусульманская культура, без сомнения, была самой блистательной. Но вдруг она оказывается между двух огней. С одной стороны, христианские Крестовые походы и Реконкиста, начавшаяся в Испании, с другой — монголы, которые в XIII веке взяли Багдад и не оставили от него камня на камне. Монголы, как мы уже сказали, слепо разрушали все подряд, но и христиане проявляли не больше почтения. Баэз рассказывает, что во время их пребывания на Святой земле они уничтожили порядка трех миллионов книг.

У. Э.: В самом деле, Иерусалим был практически разрушен, когда туда вошли крестоносцы.

Ж.-К. К.: То же самое происходит, когда в конце XV века завершается испанская Реконкиста. Сиснерос [324], советник королевы Изабеллы Кастильской, приказывает сжечь все мусульманские книги, найденные в Гренаде, пощадив лишь несколько трудов по медицине. Баэз говорит, что половина суфийских стихов той эпохи была сожжена именно тогда. Не надо постоянно твердить, что другие уничтожают наши книги. Мы тоже сыграли немалую роль в этом уничтожении знаний и красоты.

Так вот, чтобы найти просвет во тьме перечисленных катастроф, нужно сказать, что у книги — и это еще не самое удивительное — были враги среди самих писателей. И не так давно. Филипп Соллерс как-то вспомнил, что во Франции во время событий 1968 года существовал Комитет действия студентов и писателей [325], о котором я не знал, но мне он показался довольно забавным. Комитет яростно выступал против традиционного образования (тогда это было обязательно) и призывал, не без некоторой лирики, к «новому знанию». Морис Бланшо [326]был активным членом этого комитета, призывавшего, в частности, к уничтожению книги, которая якобы стала тюрьмой для заключенных в ней знаний. Слова должны в конечном итоге освободиться от книги, от книги как предмета, вырваться из нее на свободу. Но где им потом укрыться? Об этом ничего не говорилось. И все равно писали: «Долой книги, больше никаких книг!» Эти лозунги писались и изрекались самими писателями!

У. Э.: В завершение темы книжных костров нужно упомянуть о писателях, которые хотели, и иногда им это удавалось, сжечь собственные книги…

Ж.-К. К.: Наверное, это стремление к разрушению всякого творения свидетельствует о влечениях, которые сидят глубоко внутри нас. В самом деле, вспомним о безумном намерении Кафки сжечь все свои произведения перед смертью. Рембо хотел уничтожить «Одно лето в аду» [327]. А Борхес и вправду уничтожил свои первые книги.

У. Э.: Вергилий на смертном одре просил, чтобы сожгли «Энеиду»! Кто знает, может быть, в его мечтах о разрушении была архетипическая идея уничтожения огнем, возвещающая о возрождении мира? Или скорее идея, что если умираю я, то со мной умирает весь мир… С этой мыслью Гитлер покончит с собой, устроив всемирный пожар…