(не)моё чудовище (СИ)

А еще была явно подстроенная провокация. Это случилось в не самый хороший период - в компании в один момент произошло сразу несколько нехороших ситуаций. Были сбои в заказах, промышленный шпионаж и диверсия в виде скупки акций дочерних фирм. Я не просто пропадал на работе - я дневал и ночевал в офисе, приезжая домой лишь переодеться и уделить хоть какое-то внимание своей беременной жене, у которой безмерно повысилось либидо. А тут - нате вам! - какие-то отфотошопленные фотки низкого качества без претензии на оригинальность. В какой-то момент я не выдержал - вспылил, довел Нику до слез и больницы из-за повысившегося давления. И в момент, когда я подумал, что могу потерять ее, я едва с ума не сошел. И окончательно понял, что больше не представляю без нее своей жизни.

Зато последнюю неделю моя жена была необычайно спокойна и мягка. Я даже начал беспокоиться. И только сейчас понял, что все тревоги и обиды отступили в преддверии одного из самых, возможно, важных событий в ее жизни.

Рождения сына.

Нашего сына.

Александра.

Александра Львовича Смирнова.

Нашего маленького победителя.

Я врываюсь в клинику, а за мной по пятам следует Артемьев. Я его понимаю - все-таки он больше друг и соратник, чем помощник и обычный сотрудник компании. И он считает прямой своей обязанностью быть со мной, когда я в таком неадеквате.

Врачи и медсестры в частной клинике вышколены и обучены ублажать своих клиентов. А учитывая, что я щедро профинансировал одно из их отделений, я еще и обожаемый спонсор, которого надо холить и лелеять. Поэтому меня без каких-либо вопросов провожают к палате, за дверями которой сейчас рожает моя жена.

Звукоизоляция тут отменная. Поэтому я ничего не слышу. И не вижу, потому что никаких окон, как в американских клиниках, здесь нет.

А еще нет смысла и в моем присутствии сейчас здесь. Я ничем не могу помочь своей девочке! Своей самой прекрасной и самой любимой женщине! И это страшно бесит и раздражает!

Я хочу быть рядом со своей малышкой, хочу держать ее, обнимать и разделять с ней ее боль и мучения.

Но единственное, что я сейчас могу - это зверем в запертой клетке вышагивать по коридору, сжимать и разжимать кулаки и тихо цедить сквозь зубы ругательства.

Не в пример мне Артемьев спокоен. Но ему, наверное, и не понять. Миша - завидный холостяк, который, как от огня, бежит от отношений и одной лишь мысли жениться и обзавестись потомством.

Но он ведь еще молод, не так ли? Его время еще придет. Может быть…

Проходит час.

Второй.

Сколько ж можно?

Но, вроде, это нормально…

Михалыч приносит кофе, а медсестричка предлагает пройти в комнату отдыха.

Естественно, отказываюсь. От комнаты, но не от кофе. Хотя это так себе идея - я и так возбужден сверх меры.

Проходит третий час.

В половину четвертого дверь в палату наконец-то распахивается и на пороге появляются акушер-гинеколог и медсестра. Я через его плечо ничего толком не вижу - только стены и какие-то шкафы. С трудом сдерживаюсь от того, чтобы не схватить мужика в халате и шапочке за плечи и не заорать: “Ну что там?! Что?!”

- Поздравляю, Лев Маркович, - улыбнувшись, безукоризненно вежливо говорит медсестра, - У вас мальчик. Три девятьсот и совершенно здоровенький.

- Мамочка сейчас отдыхает и приходит в себя, - добавляет врач, стаскивая с себя маску и шапочку, - Потом ее переведут в палату и вы сможете ее навестить. Минут через 10.

- Спасибо, - осипшим голосом, который я не узнаю, благодарю я и порывисто хватаю мужчину за руку. Крепко жму и улыбаюсь самой идиотской на свете улыбкой, - Черт подери, доктор, спасибо огромное!

- Ваша супруга молодец, - врач улыбается в ответ. И вполне себе искренне, - Держалась солдатиком. Только ругалась много.

- Но это как раз нормально, - неожиданно смеется медсестра.

Я тоже смеюсь - счастливо и с облегчением.

С плеч словно падает пудовая тяжесть.

А в сердце разливаются такое невероятное тепло и нега, что я готов расцеловать и эту краснощекую женщину, и доктора.

Спустя 10 минут я уже держу сына на руках и не могу им налюбоваться. Он крошечный, красный и сморщенный. Глазки у него закрыты, а носик маленький и кривой. Зато губки кривит упрямо и недовольно - совсем как его мать.

- Верни мне сына! - требует моя жена, протянув руки.

Слушаюсь ее безоговорочно. Но, наклонившись, в каком-то сумасшедшем экстазе прижимаюсь к ее слегка влажным волосам и жадно выдыхаю:

- Господи, девочка моя… Как же я тебя люблю…

Голубые озера ее глаз вскидываются, чтобы поглядеть на меня. И в них - весь мой мир. И все чувства и эмоции, которыми она всегда щедро одаривает меня - и в моменты радости, и в моменты ярости.

Но сейчас я вижу в них только свет и невероятную мудрость, от которых у меня сбивается дыхание.

- Я знаю, - нежно и тихо шепчет она в ответ, - Я тоже тебя люблю, мое чудовище.

Конец