Не могу-у

- Не знаю. Не помню.- Он говорил с трудом, хрипло и натужно, у него и слова выходили как обугленные. Голова его норовила упасть, он рывками встряхивал ее и задирал, показывая короткую, скрученную толсто и мощно, мускулистую грязную шею.

- Сам-то откуда будешь, из каких краев?

- Из Москвы.

- Ой, трекало! Ой, трекало! - всплеснула руками вышедшая опять на разговор вольная старуха.- Ты уж ври, да не завирайся. Станут в Москве таких держать!

- А кто его там держит? - отозвался из соседнего закутка чей-то голос.- Мы с вами не в метро по белокаменной едем.

- Всю биографию рисовать? - спросил мужик - в нем, похоже, начал продираться свой голос - и покосился на бутылку в руках у Олега.

- Налей,- позволил верзила.- Сердится - в пользу, стало быть, пошло. Только не полный, хватит ему половины.

Олег налил полстакана. Мужик выпил на этот раз попроворней, в глазах у него появился острый блеск. Чтобы не оставлять ему надежду, мы разлили остатки портвейна в три принесенные ребятишками посудины и тоже выпили. За здоровье москвича. Он посмотрел на нас проснувшими-ся крохами вялого любопытства, но все в нем еще было тяжелым, малоподвижным и закаменев-шим, и он никак не отозвался на наш тост.

- Как звать-то тебя? - продолжал допытываться верзила.

- Герольд.

- Как?

- Герольд.- Мужик закашлялся над собственным именем.

- Не русский, что ли?

- Русский.

- А пошто так зовут?

- Откуда я знаю? Отец с матерью назвали.

- Кажется, это скандинавское имя,- предположил мой товарищ.

Верзила подумал:

- Ты, мужик, с таким имечком, однако, не за свое ремесло принялся. Тебе соответствовать надо. А вправду русский?

- А что ты - по роже не видишь?

- Господи! - тяжело вздохнула старуха.- Кого только не увидишь! С кем только не стакнешься! И чего ты мне на добрых людей не дашь поглядеть?!

- И давно ты, герой, или как там тебя, бичуешь? - не отставал верзила.

Мужик не ответил, занятый чем-то в себе, каким-то происходящим внутри опасным движением.

- Баба-то есть? - спросила старуха и, когда он и на этот раз не отозвался, уверенно сама себе сказала: - Выгнала. Кто, какая дура с этаким обормотом жить станет?!

- Выгнала, выгнала,- со злостью подтвердил мужик и добавил: - И сама спилась.

И так он это произнес, что ясно стало: правда, чистая правда.

- Вот те раз! - ахнула старуха.- А ребятишки? Ребятишки есть?

- Есть сын. И он сопьется.

- А вот это ты врешь,- возразил верзила.- Не сопьется.

- Сопьется.

- Врешь! - грохнул голосом верзила.- Ты что это, герой, плетешь?! Врешь! Ты спился, я сопьюсь, а им нельзя! - Он выкинул руку в сторону ребятишек, которые, ничему не удивляясь и ничего не пугаясь, стояли тут же.- Им надо нашу линию выправлять. Понял ты, бичина? И никогда больше про своего сына так не говори. Понял? Кто-то должен или не должен после тебя, после нас грязь вычистить?!

На шум повыскакивали опять из всех закутков люди; укоризненно покачивала в нашу сторону головой старушка с книгой; подскочил и стал что-то частить мужчина в трико. Верзила, не понимая, как и все мы, слов, но прекрасно понимая, о чем они, смущенно и досадливо помахивал ему рукой: мол, извини и успокойся, больше не будем. Но трико не прощало и не отставало. Мужик наш, этот самый Герольд, уставившись на трепыхающееся перед его носом аккуратное брюшко, хлопал глазами и с гримасой кривил лицо.

- ...только до следующей станции,- неожиданно четко закончило трико.

- Порож-няк! - звучно, со сластью кинул ему мужик - откуда и красоты такие взялись в этом голосе.

- Что-о?!

- Порожняк! Сворачивай в свой тупик и не бренчи. Надоел.

- Еще и оскорбления! Я долго терпел! - Трико закрутилось, соображая, куда бежать, в какой стороне поездное начальство.

- Ты погоди, не шебутись,- пробовал его остановить верзила.

- Мы с вами вместе свиней не пасли,- был ему известный ответ, который верзила, однако, не понял и удивился.

- А что я - дурной, буду их пасти? У нас их сроду никто не пас. Сами в земле роются.

Мужчина в трико кинулся по ходу поезда.

- Вот и сграбастают,- назидательно сказала вредная старуха с вольного воздуха.- Десять але пятнадцать суток.

Мальчишка заволновался:

- Ты, папка, опять? Тебе что было говорено? С тобой прям никуда не выйди.

- Да вот, высунулся,- поморщился верзила, кивая на мужика.- Ты уж сиди и не высовывайся, тебе не положено высовываться. Понял?

- За это не забирают,- сказал мой товарищ.- Ничего же не произошло. Ни действия, ни мата - ничего не было.

- А пошто порожняк-то? - заинтересовался верзила. Слово ему понравилось, он, видать, и сам мастак был сказать коротко и любил это в других.

Мужик молчал - в нем опять что-то происходило.

- Я спрашиваю: пошто порожняк?

- Бренчит, бренчит! - вдруг зло, яро, едва не на крике сорвался мужик и крутанулся в ту сторону, куда убежало трико.- Я вижу - это он. Это он, он! Я бич, я никто, я отброс, но я десять лет честно работал. Мой отец воевал. А этот... он всю жизнь честно бренчит. Это он, он!

- Кто-о-о? Чего ты раскричался? Кто - он?

- Порож-няк!