Не мешайте девушке упасть

Если бы я читал рассказ Сан-Антонио, то в эту самую минуту веселился бы сильнее всего. Я и думать забыл о Фару, он же «Стрижка-бобриком», которого замочил в квартире моего двойника. Лучше того! Позавчера я совсем забыл сообщить о нем Гийому… Возможно, эта забывчивость меня спасет: труп придает правдоподобие моему «признанию».

— Проклятье! — кричу я. — Банда «Кенгуру» завладела ею!

Я пользуюсь смятением, царящим в мозгах Карла, чтобы спросить:

— Значит, вы их не всех перебили в Везине?

Отметьте, что этот вопрос рискован, потому что может подать Ренару идею допросить выживших, если таковые есть и находятся у него в руках. Так он узнает, что Фару был убит мной задолго до моего ареста…

— Увы, нет! — отвечает Карл. — Трое мерзавцев сумели удрать… Остальные мертвы…

Так, так, так! По Парижу еще скачут «кенгуру», и это дает мне прекрасную возможность для объяснения исчезновения лампочки… Карл, сам того не зная, открыл мне дверь на свободу.

— Какое несчастье! — говорю. — В ту ночь, перед вашим приходом, они сумели заставить меня признаться, где находится лампочка… Должно быть, они бросились по указанному адресу, чтобы ее забрать, и передрались из-за нее… Вам остается только поймать оставшихся в живых.

Карл размышляет.

— Мы об этом подумаем. Следуйте за мной! — приказывает он.

Меня охватывает страх, что он влепит мне маслину в затылок. В общем, я ему больше не нужен, а на милосердие Ренара особо рассчитывать не приходится.

Мы входим в столовую, где офицеры пьют ликеры и курят сигары толщиной с фок-мачту. В почтенном собрании я замечаю и женщин, в том числе Грету.

Ничего не скажешь, эта девочка просто прелесть, и, даже будучи ее личным врагом, невозможно не любоваться ею. На ней черный костюм, белая блузка и брошка из слоновой кости. Приняв томную позу, она курит длинную сигарету с золотым ободком на конце.

— А вот и мой любимый комиссар, — воркует она. — Садитесь рядом со мной, комиссар.

Я ошеломлен этим приемом, которого никак не ожидал. Но, как вы знаете, я умею приспосабливаться ко всем ситуациям и не моргнув глазом сажусь возле нее.

— Выпьете стаканчик коньяку?

— Я могу выпить целую бутылку, баронесса…

Она смеется и наливает мне коньяк.

Ох, как эти гады себя любят! Коньяк великолепный… Если бы я себя послушал, то крепко напился бы в этом изысканном обществе.

— Это что же, — спрашиваю я ее, — у моей нежно любимой подруги сегодня выходной от пыток?

— Да.

Кажется, она твердо решила не обижаться. Остальные невозмутимо слушают нас.

— Вы знаете, что прекрасны?

— Не может быть!

— Как! — вскрикиваю я, притворяясь удивленным. — Ни один из этих срывателей ногтей не сказал вам об этом? Ах, Грета, старая добрая немецкая галантность погибает!

Она наклоняется поймать сползающую петлю чулка. Я машинально вдыхаю запах ее духов и бросаю взгляд на ее груди. Это у меня почти рефлекс, только сейчас я ничего не вижу, потому что ее блузка очень высоко заколота брошью Тогда я смотрю на брошь, и от удивления у меня начинает течь слюна. На этой безделушке есть надпись, напоминающая мне другую…

Никто не замечает моего смущения, и это прекрасно…

— Дамы и господа, перед вами знаменитый комиссар Сан-Антонио из Секретной службы, — заявляет Карл, — доставивший нам столько неприятностей перед войной. Это продолжается и сейчас. В числе прочих подвигов он сумел отобрать у мерзавцев «кенгуру» нашу BZ 22. Правда, следует отметить, что те не остались в долгу и смогли снова завладеть нашим изобретением.

Карл берет стакан шерри и опрокидывает себе в рот, после чего с подлинным удовольствием прищелкивает языком и продолжает.

— В принципе, раз милейший комиссар оказался нам больше не нужен, осталось только прислонить его к стенке и дать ему двенадцать пуль, на которые он имеет все права…

Он делает паузу.

— Но, — продолжает он, — мне в голову пришла одна идея: почему бы нам не использовать замечательные качества этого человека? Один раз ему удалось заполучить BZ 22, и нет никаких оснований не верить, что удастся повторить этот подвиг…

Собравшиеся с сомнением качают головами. Один из них что-то говорит по-немецки, но Карл его перебивает:

— Давайте играть в открытую, дорогой майор. Я предпочитаю, чтобы этот человек понимал, о чем мы говорим.

— Ну что же, — повторяет майор с акцентом, густым, как гудрон, — мне кажется, господин полковник, что освобождать комиссара опасно… У нас нет никакой уверенности, что, выйдя отсюда, он не попытается удрать в Англию. А если перед этим он сумеет заполучить BZ 22, это будет крайне неприятно. Конечно, у нас есть все возможности установить за ним плотное наблюдение, но из ваших слов следует, что мы имеем дело с очень хитрым человеком…

Карл улыбается.

— Успокойтесь, фон Штибле, если я открываю перед Сан-Антонио двери этой тюрьмы, то потому, что имею способ держать его в руках.

— Можно спросить, что это за способ, господин полковник?

— Крыса.

Я понимаю ход его рассуждений.