Не мешайте девушке упасть

Куда бы мне ее спрятать, чтобы она была в безопасности? И тут мне приходит самая потрясающая идея, которая когда-либо возникала между двумя ушами полицейского: а что, если мне прогуляться в Лондон вместе с Жизель и лампой? Спорю, нас бы отлично приняли всех троих… Мои друзья из Интеллидженс Сервис были бы рады увидеть меня снова. Кроме того, я не могу оставить себе эту лампу в качестве трофея. Сомневаюсь, что она будет смотреться на камине… К тому же я так и не знаю, что она из себя представляет. Если фрицы ею так дорожат, значит, она имеет большую ценность… Настолько большую, что банда «Кенгуру» без колебаний поставила на карту жизни своих членов, чтобы завладеть ею. Союзникам не придется выкладывать за нее крупную сумму. Они получат ее даром. Мне будет приятно съездить в Англию, потому что очень хочется увидеть новый фильм Лорела и Харди. Жизель — медсестра, поэтому с работой у нее проблем не будет. Что же касается меня, то, если инглиши не возьмут на себя оплату моего счета за отель, значит, у них нет благодарности ни на грош…

О'кей, ко мне вернулась бодрость. Осталось только найти способ перебраться через Ла-Манш…

Открывается дверь, и в мою комнату входит красивая молодая а. Не знаю, как так получается, но стоит мне оказаться в горизонтальном положении, больным или раненым, рядом со мной появляется белокурая куколка, виляющая попкой, как негритянка в танце…

Это мне нравится, потому что именно о таком типе красавицы я мечтаю, лежа по вечерам в своей постельке, когда выпил днем слишком много кофе.

Значит, волосы у нее белокурые, глаза черные и бархатные, ресницы сантиметров в тридцать, кожа нежно-розового цвета, а вся внешность и осанка так и дышат благородством.

— Доброе утро!

О, какой голос! Если бы я работал на радио, записывал бы только ее! Когда она говорит, то как будто ласкает вам барабанную перепонку перчаткой из шевро.

— Доброе утро, мадам, — отвечаю я.

— Мадемуазель!

— Тогда доброе утро, мадемуазель. Я как раз говорил себе, что рассвет — потрясающая вещь, но ваш приход доказывает, что есть зрелище более прекрасное, чем восход солнца.

Я чувствую себя дураком, но такая богиня ни за что не назовет идиотом даже последнего дебила на земле, когда он плетет ей такие вещи.

— Льстец!

Я смотрю на нее, всем своим видом показывая сожаление. Раз ее глаза не загораются, иду на вот такую наглость:

— Представьте себе, мадемуазель, что в рождественское утро мама всегда целовала меня, когда я еще лежал в постели. Вам не трудно заменить ее на сегодня?

Еще один безотказный трюк смягчения голубок: нажим на чувства при упоминании о своей старухе.

Она колеблется, потом подходит ко мне и наклоняется. Я пользуюсь случаем, чтобы бросить полный симпатии взгляд на ее груди. Этот дружеский взгляд значит очень много! Я чувствую, как ее губы прикасаются к моей щеке. Это производит на меня такой же эффект, как лучшее лекарство. Я обнимаю ее за шею и крепко целую в губы. После такого поцелуйчика она может идти на террасу восстанавливать дыхание.

— Вы слишком торопитесь.

У них ни на грош воображения — все говорят одно и то же. Да они только рады, что все идет быстро!

Помню, в Амстердаме я познакомился с одной куколкой, игравшей комедию под названием «Я не буду ничьей». Когда я клал руку ей на задницу, она обещала позвать папочку… Представляете себе ситуацию, а?

Так вот, она меня так заколебала, что я потерял к ней всякий интерес. И что бы вы думали? Она сама пришла однажды утром ко мне в номер гостиницы под предлогом, что хочет спросить, правда ли, что Эйфелева башня находится прямо напротив дворца Шайо.

— А теперь, — говорю я малышке, — было бы совсем хорошо, если бы я знал, каким именем называть такую красоту…

— Меня зовут Флоранс.

— Я с радостью навещу ваш пригород снова.

Она больше не подходит к кровати, и запланированный мною второй поцелуй откладывается на более позднее время. По ее частым взглядам на дверь я понимаю, что она опасается прихода одного из мужчин.

— Знаете, мадемуазель Флоранс, я бы хотел узнать о вас и ваших близких некоторые подробности. Все, что я знаю: они вытащили меня из воды и занимаются опасными делами…

Она отвечает не сразу, потому что растворяет в теплой воде несколько таблеток.

— Вот, выпейте это. У вас, кажется, температура.

После того как я проглотил эту аптеку, она садится у изголовья кровати.

— Мама умерла. Я живу с отцом и двумя братьями. Наша фамилия Ренар. Папа бывший архитектор, отошедший от дел. Братья готовятся — как они говорят — к защите степени лиценциата каких-то наук. А я готовлю еду… С вас достаточно?

— Вполне. Ваша карточка в моем сердце составлена.

Тихонько входит папа Ренар. Запомните, у него глаза не в кармане. Он сразу унюхивает флирт и прячет веселую улыбку.

— Хорошо поспали?

— Как младенец Иисус в яслях…

— Ну и отлично. Флоранс, ты можешь нас оставить на минуточку?

Этот папаша пользуется у своих отпрысков непререкаемым авторитетом. Моя вторая сиделка выходит так быстро, как будто ее позвали к телефону.