Не лги себе

— И агрономы! — подсказала я, вспомнив нашу первую с ней беседу. — Прижился он тут у вас.

Клетчатый шарфик порозовел.

— Ему здесь неплохо. Когда-то еще колхоз квартиру выстроит. Что же ему по чужим людям мыкаться? Он человек сосредоточенный, много читает… Вот эту книжку, — она порылась на столе под завалью всяких бумаг, — «Этюды оптимизма» называется… Он дал.

— Интересная?

— М-мм… Ничего. Я еще не всю прочитала. Отрывают приезжие…

Напрасно она опасалась, что я стану расспрашивать о содержании. Хотя «Этюды оптимизма» не мешало бы почитать и мне.

— Значит, серьезный человек?

— Очень! Симпатичный такой. На космонавта похож.

Космонавты в этом городке пользовались явным успехом.

— Ага. Надо присмотреться.

— Опоздали. Второй день с поля не уходит. Он у Шахназ Мамедовой в бригаде… — девушка сделала над собой усилие, но желание высказать наболевшее было превыше иных соображений. — Вот интересно получается. Приехал молодой специалист с намерением помочь самой отстающей бригаде. Вы, конечно, знаете про Гаганову? Вот и он тоже. А что получилось? Подробностей я не знаю, но он оказался в бригаде Мамедовой. То есть в самой передовой! Как это понимать?

Тоном этакого балагура, который раздражал меня в других, я сказала:

— Мамедова ему понравилась.

Девушка изменилась в лице. Сразу как-то выщерились ее мелкие зубки. Она поежилась под своим клетчатым шарфиком.

— Не знаю. Едва ли. Ведь она некрасивая. Правда, когда присмотришься…

— Вот он и присмотрелся.

Меня одарили самым неприязненным взглядом.

— Присмотреться, конечно, не мешает. Узнает, что она любит женатого, отца двоих детей…

— Как?!

— А что «как»? Вот так. Думаете, Героиня, золото на груди, — значит, все в порядке. Надо еще честное сердце иметь!

Она! Я чуть не выхватила из сумки то самое письмо, которое вчера почти в темноте читал Рашид. Но ведь это письмо было не единственным. Неужели все пять писем сотворены одной рукой? Тогда почему молчит Фатима? Да откуда я знаю, что она молчит. Ведь колебался вчера и Рашид. «Почему вы решили, что это она. Здесь нет подписи». Что же теперь делать? Поехать вслед за Фатимой в горы? Или достать из сумки письмо и схватить клетчатый шарфик за руку?

А шарфик уже философствует:

— На Востоке свои законы, незачем было отменять их. Думаете, Шахназ не согласилась бы стать второй женой? И разводов было бы меньше…

— Как вы можете…

— Потому что знаю Восток! Всем было бы хорошо: и Фатиме, и Шахназ, и Рашиду. Никакой трагедии нету, главное — чтобы у детей был отец.

— Не думаю, чтобы Шахназ…

— А вы спросите ее. Спросите, спросите! Ведь она придет к вам? Я слышала ваш разговор, когда проходила по коридору.

Наргис клевещет на Фатиму, говоря, что она змея. Если кто и змея, так вот эта! И все-таки самых обыкновенных доказательств у меня еще нет.

Я вернулась в свой номер, упала в подушку лицом и лежала так долго-долго. Образ Шахназ, который я успела создать для себя, теперь качался в моем сознании, как портрет на стене разрушенного дома. Как уживается эта беспринципная любовь с таким мужественным, прославленным человеком, как Шахназ. Не представляю, как бы они с Фатимой стали делить Рашида. А между тем мысль моя уже воровато проникла в дом Николая Богданова. Тоже ведь в какой-то степени треугольник, хотя две из его сторон и не подозревают об этом… Но ведь пофантазировать-то можно. Так вот — я тоже одна из жен. Скажем, вторая. А та — с чеканным профилем — первая. Как бы это у нас получилось, а? Проанализировать ночь у меня недостало сил. Утром. Во время завтрака. Черт с ним, что было ночью, я не видела. А утром все трое мы завтракаем. Николай, в синей рубашке, выглаженной мной (он всегда носит синие рубашки — к глазам), пьет кофе, приготовленный первым номером. Тут я бы, пожалуй, не угодила, знаю, что существуют какие-то тонкости заварки. А она, первый номер, наверно, умеет. Ну, а я просто присутствую за столом. И даже без шапки-невидимки, хотя мне ужасно стыдно. Первый номер держит себя победоносно и раздражающе фамильярно. Не терплю, когда женщины не застегивают своего халата. Была бы плохая фигура, небось застегнулась бы. «Дорогой, ты выспался? — спрашивает она каким-то кошачьим голоском. — Я спала как убитая».

Фу, гадость какая!

Самые снисходительные законы о семейной жизни не могли бы примирить меня с самой собою. Все или ничего. И даже в шестьдесят я скажу то же самое.

В комнате отчетливо стучали модернизованные ходики. Интересно, где их выпускают. Маятник бодро метался по стене — тик-так, тик-так! Полно, разве так уж весело, когда время проходит бесцельно. Проваляться в кровати два часа — безбожно. Правда, Шахназ все-таки реабилитирована. Клетчатый шарфик врет. Ни одна женщина на свете не согласится делить любимого. Любовь должна быть единственной, как твоя собственная тень. Если же тебя окружают другие тени, то любви ты не увидишь, все будет перечеркнуто ими.