Не хочу быть полководцем

Борис встал и задумчиво прошелся по импровизированной пыточной. Я не мешал. Даже осмыслить такие невероятные вещи и то нужно время, а уж чтоб поверить в них — это и вовсе дано не каждому. Нужен особый склад ума — эдакий мистически-суеверный. Вот как у Бориса.

— А что Иван Меньшой Михайлов, чуб-то свой лихой не состриг еще? — спросил он как бы между прочим, даже не глядя в мою сторону.

— Ему ножницы ни к чему, — ответил я. — Растерял он его. Может, кудри когда-то и вились, да давно свалились. Видать, тяжела государева служба, вот он их и растерял. — И не удержался, заметил со злостью: — О волосах губному старосте спрашивать надо было. Да не у меня, а у того, кто под моей личиной да в моей одеже невесть где гуляет.

— Ты зла на Никиту Данилыча не держи, — миролюбиво посоветовал Борис — Зло, оно что ржа, душу точит, а проку с него ни на ноготок нету. А про чуб он тебя вопрошать не мог, ибо сам Ивана Меньшого Михайлова, почитай, после свадьбы и не видывал ни разу. На што тому наш медвежий угол? В нем токмо праведникам славно живется, навроде упокойного Дмитрия Ивановича, стрыя моего. Любили мы его все и почитали за душу беззлобную, вот Никита Данилыч и осерчал на татей, кои его живота лишили. Ты б себя на его место поставил — небось, тож озлобился бы.

Я поставил. Картина получалась та еще. За родню, да еще не просто родню, но очень хорошего человека, я бы… М-да-а, и впрямь прав этот невысокий чернявый паренек. Во всем прав.

— Кто старое помянет… — Я слабо улыбнулся.

И впрямь — чего я на него напустился? Человека взяли на месте преступления, с саблей в руке. И свидетель имеется, пальцем в него тычет — как тут не поверить? Сынишка у него, конечно, все равно козел, а батя его, если объективно разбираться, мужик нормальный. Вон, даже юмор понимает, шутки оценить может. А что он расследование провел не ахти как, так и это можно понять. Зациклился изначально на одной версии, вот и гнул ее. По накатанной дорожке ехать куда проще. Опять же у свидетеля и грамотка имелась, как доказательство невиновности, а паспорт с фотографией не спросишь — нет их сейчас. И вообще, Никита Данилович далеко не юрист. Сунь любого из нас без нужного образования на его должность, такого наворотили бы — не расхлебаешь.

— Хорошо хоть вовремя разобрались, — вздохнул я, подавая вперед связанные руки — мол, пора и развязать.

Борис извлек засапожник, задумчиво попробовал острие большим пальцем и зачем-то оглянулся на лестницу. Странно, но разрезать веревки на моих руках он не торопился.

— А кто еще ведает о твоих словах? — вполголоса осведомился он у меня, даже сейчас, когда мы вроде бы оставались одни, избегая упоминать опасные слова о царском венце.

— Никто, — раздраженно отрезал я.

— А… отрок, коего ты привез? Помнится, ты первый раз при нем мне сказывал.

— Ты его видел? — Я грустно усмехнулся. — Сейчас он вообще разума лишился, да и потом, если в себя придет, навряд ли что-то там вспомянет.

— Может, ты и прав, — протянул Борис— Тогда, выходит, и впрямь лишь двое о нем ведают — ты да я.

— Четверо, — раздраженно поправил я его. — Еще и мы с тобой.

— Как так? — удивился он, но потом понял, рассеянно улыбнулся и вновь покосился в сторону лестницы.

Взгляд его мне не понравился. Он был каким-то неправильным. В нем явственно чувствовалось что-то нехорошее. Погоди-погоди, а уж не решил ли он из опасения, что я проболтаюсь, наполовину убавить число знающих эту тайну, сократив до одного человека? Так сказать, на всякий случай. Тогда получается, что он сейчас меня… Вот это я попал — что называется, из огня да в полымя. Нет, может, я и напрасно так плохо подумал о нем, но лучше не рисковать.

— Да, чуть не забыл, Борис Федорович, — вежливо заметил я, внимательно разглядывая засапожник Годунова, который тот продолжал вертеть в руках, задумчиво расхаживая по пыточной. — Помимо этого видения у меня и иные были, только потревожнее. Хотел я тебя остеречь…

Ага! Никак сработало. Вон как быстро повернулся, а глазами так и впился в меня. Значит, подействовало.

— О чем остеречь? — нетерпеливо переспросил он.

Ну да, сейчас. Так все сразу тебе и расскажи. Нет уж, милый. Придется тебе обождать. Теперь станешь получать информацию в строго ограниченном количестве, дабы не соблазняться.

— Сам еще не разобрался — уж очень плохо все видно. Как в тумане. Да ты не горюй, — ободрил я его. — До этого еще далеко, точно тебе говорю, так что время есть. Как увижу пояснее — все расскажу и остерегу.

Одновременно я вновь протянул вперед связанные руки. На этот раз Борис вспорол узел на моих веревках без малейших колебаний.

— А о том, что ты мне здесь поведал, молчи, — предупредил он.

— Не маленький, — проворчал я, с наслаждением разминая затекшие запястья.

Не знаю уж, как он втолковывал своему дядьке про допущенную ошибку, равно как и про хитрого татя, который обвел Никиту Даниловича вокруг пальца и удрал с моими денежками, но думаю, что старший Годунов сдался не сразу.