Не хочу быть полководцем

Вообще-то тут для меня имелась одна загадка. Я-то, когда на него выходил, поначалу рассчитывал совсем на иное. Думалось, что он этой реорганизацией занимается давно и вовсю, потому и должен мною заинтересоваться. Свежая струя, оригинальные мысли и все такое. То есть я окажусь одним из деятельных помощников князя в укреплении рубежей южной границы, но не более. На такое силенок у меня хватило бы запросто. Как-никак год пребывания в Голицинском пограничном кое-что дал. Пускай немногое, но для Средневековья должно хватить.

К тому же как раз по этому вопросу я в свое время даже подготовил доклад. Старался на совесть – все-таки первый в моей жизни семинар. Целых три дня штудировал специфику этой самой реорганизации. Даже в увольнение не пошел – во как старался. Последнюю ночь вообще почти не спал, потому от волнения и забыл две главные даты. Одна касалась царского указа, которым государь повелевал князю заняться этой реформацией, а другая – когда утвердили само уложение. Ну что поделать – заучился. За это и получил четверку вместо пяти баллов.

Словом, когда я затевал беседу на свадьбе у Годуновых, то боялся лишь одного – он уже все это сделал и я ему не нужен. А тут, оказывается, конь не валялся. Воротынский ее не только не начал, но даже не знает, с какого боку к ней подступиться. То есть мне придется не просто начать работать с нуля, но и возглавить это дело.

Даже страшновато стало – сумею ли. Но потом припомнил семинарский доклад и решил, что ничего страшного в этом нет, и вообще – глаза боятся, а руки делают. Но поначалу пришлось-таки убеждать себя. Мол, некуда тебе отступать, Костя, – только вперед и до победного конца. Кто, если не ты? И вообще – Родина-мать зовет… куда-то. Словом, давай работай, и баста!

Ну а когда вдолбил себе все это, принялся за князя. Мол, без царского указа никуда, потому как вначале нашу затею должен одобрить государь, а уж опосля можно засучить рукава…

Он поначалу колебался. Тоже страшно было. Понимал – стоит выйти на Иоанна, и все, назад не повернешь. А если неудача? У товарища Саахова в «Кавказской пленнице» в таком случае хоть оставалась надежда на самый гуманный суд в мире, а тут ее нет. Тут ему плаха обеспечена. Такой вот суровый, крутой раскладец для настоящих мужчин.

Опять же имелись у него на мой счет немалые сомнения – как-никак иноземец. Пою сладко, красиво – заслушаешься, но в ратном деле не проверенный. А если подведу?

Но я постарался. И уверенность в голос вложил, и убежденность, что все получится как надо. Фразы чеканил звонко, и получались они у меня по-военному рублено-короткие, отдающие на слух лязгом сабель и победным криком «ура!».

И не устоял князь под таким напором, взыграло в нем ретивое. Когда за пару недель до Рождества Христова мы с Михайлой Ивановичем двинулись в первопрестольную, настрой у Воротынского был будь здоров, а если ослабевал, то я его вовремя поднимал.

Выехали на Николу зимнего[19], согласно традиции: «Зови бога в помощь, а Николу – в путь». Последнее процитировал Тимоха – мой новый стременной по прозвищу Серьга…

Да-да, тот самый, который встретился мне в самую первую ночь пребывания в этом мире.

Глава 7 Серьга без серьги

Вот уж воистину неисповедимы пути господни и человеческие судьбы. Порою они так перехлестываются между собой – куда там знаменитому гордиеву узлу, и остается ломать голову – случайно оно или как. Впрочем, я свою голову не ломал – просто принял как данность, хотя тут многое действительно сплелось именно благодаря случайностям, даже наша самая первая встреча с Тимохой на подворье у Годунова. Случилось это за пару недель до свадьбы, когда я от нечего делать заглянул на конюшню, чтоб проведать своего вороного.

«Конь не должен забывать своего хозяина», – философствовал старый конюх Висковатого Авдей. В благодарность за чарку-другую хмельного меду, которая всегда находилась для старика в моей фляжке, он охотно, сам того порой не замечая, учил меня уму-разуму. Именно Авдей показал мне, как правильно седлать, как выхаживать коня после долгой скачки, чтоб тот не запалился, и прочим нехитрым премудростям.

Потому и заглянул я туда в тот день с краюшкой хлеба в руке – чтоб Сивка-Бурка меня не забыл. Зашел, а там привязан к козлам здоровый широкоплечий молодой мужик, которого нещадно охаживал кнутом дюжий Герасим. На спине у привязанного уже и живого места не было, а он все равно хорохорился, держа марку.

– Ну и что с им делать? – Герасим с досады бросил кнут.

– Что мне делать с ним, рассуди-разложь, – тут же нашел в себе силы связанный, принявшись слабо напевать хриплым голосом. – То ли правда – ложь, то ли сказка тож, то ль огнем палить, то ль в острог валить, то ль главу с плеч долой, то ль… – И закашлялся, так и не сумев допеть до конца.

При виде этого зрелища у меня как-то противно зачесалась собственная спина, и я бочком-бочком двинулся к вороному, отнюдь не собираясь вмешиваться в воспитательный процесс. Словом, как ни удивительно, но первым признал своего «старого знакомого» не я, а Тимоха.