Не хочу быть полководцем

«Сызнова», как я понял, это явное напоминание своему начальнику о моей предыдущей идее с гонцом, которая Татеву весьма понравилась. Он вообще был сторонник именно таких затей, чтоб с хитрецой, но в то же время чтобы они не заключали в себе никакого риска. В их с Воротынским достаточно дружном тандеме он играл своего рода роль тормоза, когда князя «Вперед!» чересчур заносило, а на горизонте маячил слишком крутой поворот, чтобы преодолевать его на полной скорости.

Проверять подворье Воротынского я поехал со спокойной душой, пообещал ближе к ночи непременно вернуться. В ответ князь неловко буркнул, что в эти дни ему больно боязно, что всякие тати под шумок могут разграбить его терем, и лучше бы я побыл эти дни там. Это он оберегал меня, значит. Ну-ну.

Работы на подворье не велись – все-таки народец не поверил мне. Ледник так и оставался практически нетронутым, разве что убрали настил из досок, но даже не удосужились выбросить солому, лежащую поверх льда.

– А ежели князю опосля трудов ратных кваску холодненького восхочется? – бубнил в свое оправдание Елизарий.

Совсем старик очумел! Какой еще квасок?! Тут жизни бы сохранить! Впрочем, винить Елизария я не стал – сам бы, окажись на его месте, нипочем бы не поверил фрязину, который явно сошел с ума. Слыханное ли дело – Москва сгорит?! Да кто ж, находясь в здравом рассудке, поверит в эдакую небывальщину.

Пришлось задержаться, чтоб нагнать на всех страху, накрутить хвоста и детально проинструктировать, что делать, когда огонь дойдет до них. Не пожалев времени, сам все осмотрел и приказал начинать копать не только вглубь и вширь, но и боковые отдушины, чтоб выходили во двор, да завесить их поутру мокрыми тряпками, а то потом будет некогда.

Мне кивали, говорили, что все исполнят, но переглядывались между собой с таким видом, будто хотели сказать: «Блажит фрязин. Грезится ему не пойми что, а ты тут ковыряйся. Как это басурмане огненными стрелами сюда достанут, через половину Китай-города».

Такое отношение к делу мне не понравилось, и я клятвенно пообещал, что к вечеру заеду все проверить и если будет не готово, то оповещу князя, а уж он… Я угрожающе засопел, и народ поспешно похватал лопаты. Старшим над ними я для надежности поставил своего стременного, который, услышав, что творится, загнал одного из коней, но успел прискакать из Александровой слободы. У него навряд ли забалуют, особенно когда он не в духе, а сегодня Тимоха явно пребывал в изрядном расстройстве.

В первые же минуты нашей встречи он, хоть и в завуалированной форме, но успел попрекнуть меня за обман, да не один раз, а несколько. Мол, дельце-то, по которому я спешно укатил, оказалось далеко не пустяковым, а его, видишь ли, рядом не было. Случись что – с кого спрос? Да и он сам себе потом ни за что не простил бы. А еще парень искренне расстроился, что битва уже миновала. Немного успокаивало его лишь то очевидное обстоятельство, что он все равно успел к самому главному и решающему сражению. Ну как ребенок, честное слово! И это будущий казак!

Признаться, я хотел передохнуть и как следует выспаться, но нытье и попреки стременного уже через полчаса мне изрядно надоели, и я, еще раз напомнив ему о неустанном контроле за всеми земляными работами и пригрозив, что если дворня к вечеру их не закончит, то мне придется оставить его тут назавтра, поехал прогуляться.

Вначале прокатился по делу к соседям. Я ведь говорил, что подворье Воротынского было расположено, так сказать, спиной к монастырю Николы Старого. В настоящий момент этот монастырь был полностью отдан бегущим от мусульманского засилья греческим монахам. Вот к их настоятелю я и поехал.

Пропустили меня сразу, без лишних заморочек – в те дни на любого ратника смотрели как на ангела-хранителя, и лучше, если этот ангел в столь тяжкое время будет поближе. Правда, выслушав меня, настоятель монастыря отец Агапий несколько приуныл. Оказывается, речь шла не о защите его братии, а скорее наоборот, об оказании спонсорской помощи, выражающейся в проломе задней стены, отделяющей владения князя от монастырских. Тогда холопы Воротынского смогут перебраться в монастырский садик. Ну сомневался я, что челядь Михайлы Ивановича поместится в свежевыкопанном убежище.

Крючконосый игумен долго морщился, потом намекнул, что среди дворни имеется изрядно лиц женского пола, с которыми истинно православным монахам никак нельзя находиться рядом. Но я сумел уговорить его, вовремя указав на то обстоятельство, что если бои будут вестись посреди московских улиц, то Воротынский непременно передвинется со своим полком ближе к собственному подворью. А помня о том, что половина дворни находится у соседей и к тому же имеется удобный проход, он и монастырские владения станет защищать с удвоенной энергией.