Не измени себе

В Сургану, точно снег среди лета, неожиданно прибыла моя бывшая супруга.

От долгого одиночества во мне тотчас что-то всколыхнулось. Захотелось забыть наши дрязги, взаимные обиды и начать все сначала, как будто ничего этого не было. Однако Людмила меня тут же охладила.

— На один день, не больше, — заявила она. — Я уже взяла билет на обратный рейс.

Я сумрачно поинтересовался:

— Тогда зачем было огород городить? Как-никак от Москвы три тысячи километров.

Она пожала плечами:

— Не знаю. Захотелось просто, и все. — Людмила внимательно всмотрелась в меня. — А ты поправился. Не так уж, значит, плохо живешь!

— Стараюсь, — ответил я. — Ты, кстати, тоже неплохо выглядишь.

Она чему-то усмехнулась:

— И я стараюсь.

Людмила оглядела мою палату:

— Вентилятор, телефон, холодильник… Девочки, наверное, ходят?

Я подтвердил:

— Пачками!

Бывшая жена указала на мой аппарат:

— А это что за штука?

— Балалайка!

Она опять усмехнулась:

— Переночевать мне где-нибудь найдется?

Я указал на кожаный диван:

— Вот, можешь здесь!

Людмила спросила:

— А разрешат?

— Попрошу.

Весь день моя бывшая супруга носилась по магазинам в надежде, что на периферии подвернется нечто интересно; поздно вечером явилась в больницу снова. Дежурные сестры были предупреждены, ее пропустили.

С порога она сразу попросила:

— Закажи такси часов на пять. Рейс в шесть ноль-ноль.

Я принялся названивать по телефону, все время было занято. Тем временем Людмила расстелила на диване постель, которую для нее приготовили заранее.

— О-ох! — с облегчением влезла она под простыню. — Самое лучшее в жизни — это сон! — И, повернув ко мне голову, спросила: — Правда?

Я не ответил, так как заказывал по телефону такси. Заказав на пять утра, положил трубку, сказал ей:

— Все в порядке.

Она удовлетворенно кивнула и отвернулась от меня.

Потушив свет настольной лампы, я откинулся на подушки.

— Как сын?

Она сразу ответила:

— Здоров. По-прежнему на пятидневке…

Помолчав, я, почему-то волнуясь, поинтересовался:

— А ты?

Людмила не поняла:

— Что я?

— Делаешь?

— Развлекаюсь.

— Я серьезно.

— И я серьезно.

— Не работаешь?

Она беспечно ответила:

— На полставке, как раньше.

Между нами вновь повисла тяжелая тишина. Я не выдержал:

— Зачем ты все-таки приехала?

Людмила спокойно сказала:

— Я же сказала, не знаю.

Я лежал с открытыми глазами, глядел в потолок. По нему время от времени скользил свет от автомобильных фар. Я подумал: «Все повторяется. Опять так же, как со Светланой в Леселидзе. Все было и ушло. Как вода в песок».

Я попытался вспомнить прежнее тепло к этой женщине — своей бывшей жене, — ничего не вышло. Она была чужая…

Утром Людмила разбудила меня.

— Может, ты меня проводишь?

Она была уже одета. Я накинул халат, взял костыли. Мы тихо прошли коридором больницы, вышли на улицу. У входа ждало такси. Было очень рано, только светало, меня пробирала легкая дрожь.

Людмила открыла заднюю дверцу машины и вдруг, точно что-то вспомнив, обернулась ко мне.

— Да, — произнесла она, — совсем забыла. Ты ребенка не хочешь взять?

Я напряженно спросил:

— Насовсем?

— Да.

Я тоскливо понял — вот зачем она приезжала. Помолчав, я тихо сказал:

— Возьму. Как встану на ноги, возьму.

— Счастливо. — Она захлопнула за собой дверцу и, сидя в машине, чуть помахала мне рукой.

Такси понеслось в сторону аэродрома… Мои дела пошли на поправку. Наступило сращение, наверху нога полностью удлинилась. За один раз, без отдыха (уже без костылей — на двух палках) я мог пройти более трех километров. Но это не приносило радости. После отъезда Людмилы мне сразу стало очень тоскливо. Я уже начал привыкать к больнице, и надо же было жене появиться.

Как-то Калинников пришел ко мне в палату. Он сразу подметил мое подавленное состояние.

— Что такой невеселый? — осторожно поинтересовался он. — Все у вас идет хорошо, скоро выпишем.

Я неопределенно отозвался:

— Да так…

И вдруг ни с того ни с сего выложил ему историю своего развода. Про то, как удачно складывалась жизнь и как все вдруг сломалось. Мне давно хотелось выговориться, и поэтому меня словно прорвало…

Доктор серьезно выслушал меня. Наконец сказал:

— У меня не легче было… Только не это главное.

— А что?

Он твердо ответил:

— Дело.

Я усмехнулся:

— Где же мне его теперь взять?

— А прыгать? — улыбнулся Калинников. — Или вы больше не собираетесь?

Я спросил:

— Зачем же вы меня так… жестоко успокаиваете?

Доктор нахмурился:

— Не понял?

— Допустим… допустим, я снова начну тренироваться. Затрачу массу воли, сил, нервов, энергии. Я это могу. Но если смотреть правде в глаза, тем, кем я был до катастрофы, мне уже никогда не стать.

Калинников молчал, ждал, что я скажу дальше.

— Два метра… Пусть два десять, ну, максимум, два пятнадцать! Больше мне не прыгнуть! После такой травмы — нет! А два пятнадцать на международной арене — результат ниже среднего, понимаете? Стоит ли из-за такой чепухи копья ломать?

Доктор спокойно сказал:

— Стоит.