Он определенно собрался стянуть ее. Анна попробовала помешать, но он ухватился за ее талию и поднял, усадив на столешницу. Его сильные пальцы вновь скользнули ниже и нырнули под одежду. Он поменял тактику, больше не стаскивал саму майку, а нежно гладил ее кожу и заодно как бы невзначай задирал край. И при этом жадно и насмешливо смотрел, буквально прожигая насквозь.
— Я отдам тебе свою рубашку, — торговался он.
— А рубашка ничего не прячет? — скривилась Анна.
— Ее можно не застегивать.
Ох, находчивый сукин сын. Так вот он какой, подпущенный к телу. Чего и стоило ожидать, нагловато-нахальный и самоуверенный до скрипа на зубах.
— Не застегивать? — переспросила она, заражаясь его беззаботным весельем.
— Да, я покажу.
Все-таки он раздел ее. Марк отбросил майку и провел широкими ладонями по ее плечам, одновременно ласково и настойчиво.
— Хотя можно и без рубашки, — шепнул он.
Она коснулась его губ и дразняще поцеловала. Марк забылся, и она с легкостью вырвала из его ладони рубашку, после чего отстранилась и накинула ее на плечи. Он рассмеялся и помог просунуть руки в рукава.
— Я не всегда такой, — сказал он. — Не привыкай.
Анна машинально потянулась к пуговицам, но вспомнила о игривом предложении и оставила волнующий разрез, который обнажал ее грудь. Не так уж и неприлично, все-таки его рубашка была слишком велика.
— И не думала, — ответила она. — Никогда не страдала глупостью.
— Мало ли. Моя обаяние снесёт голову...
— Ты сегодня в ударе. Одна острота за другой.
Она спустилась на пол, толкнула его бедром и вернулась к чайнику. В какой-то момент Марк расслабился и перестал самодовольно скалиться. И поддевать каждое произнесенное ею слово.
После нехитрого завтрака они устроились в гостиной. У Марка неожиданно нашлось время, и он остался с ней, отвлекая пустой беседой. Хотя время от времени он косился на сотовый и набирал сообщения, но все же слушал и делился четко по теме. Оказалось, она соскучилась по разговорам и по чужому голосу, последние дни она говорила только с собой и то больше кричала.
— Если тебе пора, то просто скажи.
Анна не хотела навязываться.
— Когда мне будет пора, я встану и уйду, — кивнул он.
— А, если мне надоешь ты, я тоже могу прямо заявить об этом и выпроводить? — с улыбкой поинтересовалась она.
— Я еще никому не надоедал.
— Ты о женщинах?
— Мужики меня точно не выпроваживали.
— Ты так и не ответил кстати.
— О женщинах?
— Нет.
Он внимательно посмотрел на нее, перестраиваясь на более серьезный лад. Черт, как он быстро уловил ее перемену. Ей самой казалось, что она всего лишь шутит и дурачится, но нет, она хотела знать.
Ей нужны ориентиры.
— Если человек спрашивает может ли он, значит не может, — ответил он прямо.
Хорошо, так и запишем. Равноправие тут не работает. Пока или вообще еще предстоит выяснить.
— Пойдем дальше по списку? — продолжил Марк.
— Я не подготовилась.
— Тогда импровизируй.
Анна взглянула на него, пытаясь пробиться через старательно изображаемое благодушие. Кто его знает, где там оголенный нерв и как легко на него набрести неосторожной поступью. И не рано ли для таких разговоров? Хотя Марк, судя по всему, любил пикировки. Или даже больше, они заводили его.
— Ты будешь изменять мне? — спросила она, решившись.
— Это завуалированный вопрос о серьезности наших отношений?
— А у нас отношения?
— Молодец, — он довольно рассмеялся и погладил ее по голове.
— В эту игру играют двое.
— Определенно, малыш. Так, подожди, я должен ответить об изменах...
И он умолк. Он определенно любил пикировки. Он, черт возьми, мастер.
— Непозволительная пауза, Марк.
— Я думаю.
Анна пнула его локтем в живот, и он, перекатившись на бок, поймал ее лицо и заглянул в него. Сложно думать и соревноваться, когда он так близко и когда он так непозволительно горяч. И он же знает, череда глупых женщин зачем-то сообщила ему о его неотразимости и сминающей мужской силе.
— Я буду стараться, — он потянулся к ее губам.
Она поцеловала его, хотя он придумал паршивый ответ. Очень паршивый. Он будет стараться не изменять ей. Кажется, за такое полагается пощечина. Только вот его язык... и его настырные пальцы, которые неизвестно когда успели изучить ее тело и теперь дарили нестерпимую сладость.
— И тебе придется помочь мне, — продолжил он вкрадчивым шепотом, — один я не справлюсь.
Еще лучше. Значит быть ласковой и шелковой. Отзывчивой. Готовой.
— То есть, — Анна попыталась успокоить дыхание, чтобы не звучать уж совсем жалко, — если ты оступишься, виновата буду я?
— Тише, тише. В себя надо верить.
Разговор разрешился очевидным способом. Он смял и взял ее. И в такие моменты она прекрасно понимала всех глупых женщин, что знали его до нее.
Марк оставил ее, чтобы найти новую рубашку. Он вернулся в грязно-серой с кожаными вставками на локтях.
— Я поехал, — бросил он, застегивая манжеты.
— Хорошо.
— И еще, Анна. Сегодня последний день заточения, тебе придется выйти из дома.
Вот это ее резануло по-настоящему. Даже дыхание перехватило.
— То есть мое мнение не учитывается?
— Оно учитывалось.
— Две недели, да?
— Именно, — кивнул он.