— Привет! — громко поздоровалась я. — Не подскажите, Ульяна Шацкая ведь из вашей группы?
Девчонки настороженно уставились на меня, а затем переглянулись.
— Из нашей, — кивнула одна из них.
— Ее сегодня нет в университете? — спросила я.
— А вы кто?
— Я ее старая знакомая, мы из одного города, — ответила я. Чего они так всполошились-то? — Мы после сессии вместе домой поедем, между прочим. На машине. Хотела решить с ней пару организационных вопросов по этому поводу…
— Ульяны сегодня нет! И, похоже, уже не будет! — ответила мне вторая подруга Шацкой.
— Заболела что ли? — равнодушно спросила я.
— Мы не знаем! Но это вряд ли… Она бы предупредила.
— У вас будет зачет? — поинтересовалась я. Этот бубнеж вокруг с повторением дат…
— Да! Увы! — хором ответили девчонки.
— И Ульяна на него не явилась? — поразилась я. Вот поэтому и небо разверзлось громом и молнией. Неслыханная ситуация.
— На пересдачу придет, ничего страшного! — заверили меня подруги Ули. — Хотя, да… Это странно.
Вернулась я к Пашке ни с чем. Только руками развела.
— Нет ее сегодня и не было.
— Что же могло случиться? — забеспокоился друг.
— Да что с ней могло случиться средь бела дня? — возмутилась я. — Тем более, она боксом занимается! Хук справа, хук слева…
Я замахала руками.
— Ну все-все! Разошлась! — постарался угомонить меня Пашка. А затем полез в карман за смартфоном. — Черт! Нет новых сообщений!
Разволновался-то как…
— Ты параноик что ли?
— Нет, конечно! Просто Ульяна обычно сразу отвечает… Вчера так классно переписывались весь вечер!
Мы с Пашей направились к большой лестнице.
— О чем? — бесцеремонно поинтересовалась я. Между лучшими друзьями не должно быть никаких секретов!
— Так я тебе и сказал! — обидно щелкнул меня по носу Пашка.
— Пожалуйста! Можешь, не рассказывать! Тем более, я вчера тоже так классно переписывалась!
— С кем это? — заинтересованно покосился сбоку Пашка, толкая тяжелую дверь. Пропустил меня вперед. Теперь мы шагали по улице в сторону остановки. Ветер трепал темные волосы Паши, поэтому друг тут же натянул на голову капюшон. Вдалеке угрожающе прогремел гром. — Неужели с Буравиным?
— С ним самым! — закивала я. Мечтательно уставилась на свинцовое низкое небо: — Любименький мой!
Пашка расхохотался.
— На самом деле, Герман — отличный парень! Да, он своеобразный…
Как Пашка ловко обошел слово «тупой».
— …но вы с ним отлично вместе смотритесь!
— Спасибо! — с натянутой улыбкой отозвалась я. — Тоже так думаю!
— Ах, Полинушка моя, раз уж он действительно тебе нравится, я буду рад, если у вас все получится! — Пашка обнял меня и потрепал по волосам. — Ведь я хочу, чтобы ты была счастлива!
Ах, Пашенька, счастлива я буду только с тобой, но никак не с Буравиным…
— И я только рада, если у вас с Улей все получится! Такой союз! — восторженно откликнулась я. — Нерушимый, блин! Как ей, кстати, твое послание?
— От Гошки-курьера она в восторге! Цветы красивые, а записка — трогательная и непосредственная… — ответил Пашка. — Я, правда, этого немного не понял. Вроде старался поромантичнее написать. Видимо, потому что от души…
— Именно поэтому, — кивнула я. Накалякала я ее тоже от души как курица лапой и с кучей ошибок. И рожицу глупую с высунутым языком нарисовала в конце.
— Пойду тачку из ремонта забирать, — похвастался Пашка. — Так давно на ней не катался, соскучился…
Я только хмыкнула. Не верила в сознательность Пашкиной машины. Она у него жива-здорова до первого перекрестка.
Расстались мы с Долгих на остановке. Я забежала в полупустой троллейбус и заняла место у окна. Пока мы не тронулись, смотрела на Пашу. Друг углубился в свой телефон, и выражение лица его при этом было обеспокоенным. Что он так переживает за свою драгоценную Ульяну? Волнуется…
Точно такое же лицо у него бывает, когда я заболеваю. Так как в этом большом городе у меня нет никого ближе Пашки, звоню сразу ему. Долгих прибегает с фруктами и сладостями. А я в это время как Карлсон прикладываю руку к горячему лбу: «Я самый больной в мире человек!»
Звучит странно, но в какой-то степени мне даже нравится болеть. Пашка суетится, словно заботливая мамочка. Хотя с моей настоящей мамой болеть одно наказание. Она только и знает, что приговаривает: «Конечно, заболела! Спать с открытыми форточками…» или «Конечно, заболела! В марте уже щеголяешь без шапки…» Если бы мне на голову свалился кирпич, она бы проворчала: «Конечно, свалился! Ты ведь ходишь ногами по улицам прямо мимо домов!»
Но мамины ворчания не так приятно вспоминать, как Пашкины ухаживания. Помню, как однажды я слегла с бронхитом, и Долгих провел в моей комнате несколько дней. Бегал в аптеку, давал по расписанию лекарства, и мы даже спали на одном разобранном диване. Из-за этой близости и Пашкиного внимания я пошла быстро на поправку, хотя, признаюсь, с ним болеть хотелось дольше… Поэтому, окончательно выздоровев, я еще для порядка нарочно кашляла словно брешущий пес, чем здорово пугала друга.