— Да что, — отвечал дворник, который успел уже клюкнуть на данные ему деньги и не мог ничего таить на душе. — Я вот что вам доложу, дом славный, нечего сказать… славный дом…
— Да что?
— А вот что: кто трусливого десятка, тому не приходится здесь жить.
— Отчего?
— Отчего? а вот отчего: я по совести скажу… тут водятся домовые.
— Э?
— Право, ей-богу! по ночам покою нет.
— А днем? — спросил Павел Воинович.
— Днем что: днем ничего, только по ночам.
— Так это и прекрасно, — сказал барин, — я не сплю по ночам, я сплю днем, так ни я домовых, ни домовые не будут меня беспокоить.
— Э? разве? Да оно и правда, что у господ-то все так… Ну, если так, так что ж, с богом… другой похулки на дом нельзя дать…
хоть у самого хозяина спросите, он сам то же скажет.
Таким образом, несмотря на предостережение дворника, барин нанял дом, переехал. На первый же день новоселья пригласил он пять-шесть человек добрых приятелей к обеду и в ожидании гостей, похаживая себе с трубкой в руках и в халате и в туфлях, посматривал, так ли накрывают люди на стол, полон ли погребок, во льду ли шампанское, греется ли лафит, все ли в порядке. Гости-приятели съехались. Обед на славу, вино как слеза.
Присутствовавший тут же поэт, подняв бокал, возгласил:
— Ну, извини, любезный друг, до утра у меня пить нельзя, — сказал хозяин, — невозможно!
— Это отчего? Это почему?
— А вот почему: этот дом я нанял у самого дедушки-домового с условием, чтобы ночь я проводил где угодно, только не дома. А так как скоро полночь, то я отправляюсь в Английский клуб. Вы видите, господа, что причина законная. Извините.
Пушкин захохотал, по обычаю, а за ним захохотали и все.
Но хозяин сказал серьезно, что он не шутя это говорит, и в доказательство крикнул: "Эй! одеваться скорее!"
На этот барский крик никто не отозвался: оказалось, что и в передней и в людской — ни души. Люди, уверенные, что господа занялись делом, пошли справлять новоселье.
— Ну, нечего делать, оденусь сам, — сказал Павел Воинович, — но на кого же оставить дом?
— А домовой-то, — крикнул Пушкин.
— Ха, ха, ха, ха!
— Ага! — раздалось с обеих сторон дома.
— Слышишь? отозвался, — сказал поэт, — теперь можно отправляться спокойно. Слышали, господа?
— Слышали, слышали!
— Если слышали, так можно отправляться, — сказал хозяин.
И все отправились.
Только что господа со двора, а люди на двор пришли, смиренно присели в передней, как будто нигде не бывали, моргают глазами, думают, господа забавляются себе.
— Чай, до утра просидят? а?
— Фу, как спать хочется!..
— Ну, здоров пить!..
— Вот это что, так ли пьют… да я…
— Тс! черт ты! ревет!
— Что, ничего.
Только что эту беседу в передней заменило всхрапыванье и свист носом, вдруг в комнатах поднялись стук, треск, возня.
— Вася! слышишь?
— А?
— Что это, брат, господа-то передрались, что ли? а?
— Что?
— Господа-то… слышишь, как возятся?..
— А бог с ними!
— Ну, и то.
И Вася и Петр задремали.
А между тем в дому как будто ломка идет.
Верь не верь, а вот произошла какая история. Мы уже сказали, что в обоих старых домиках было по домовому. Они преспокойно жили себе за печками и, видя, что все в порядке, хозяева благочестивы, лежали себе, перевертываясь с боку на бок. Когда Порфирий и Сашенька продали домики, пристройка и соединение их под одну крышу потревожили домовых, но они еще довольны были, воображая, что идет починка накатов и крыши.
Только что постройка кончилась и чиновник, купив новенький дом с иголочки, переехал на новоселье, домовой Сащенькина домика, с левой стороны, приподнялся в полночь осмотреть, попрежнему ли все в порядке.
"Хм, чем-то пахнет", — подумал он, выходя в пристроенную между домиками залу.
Домовой с правой стороны точно таким же образом отправился по дому дозором.
"Э-э-э! вот тебе раз! — подумал он, прислушиваясь. — Это что?.."
Только что он вышел в залу, вдруг что-то стукнуло его в лоб.
— Кто тут? — гукнул он.
— Кто тут? — отозвалось над его ухом.
— А?
— А?
— Кто тут?
— Хозяин.
— А-а-а! как хозяин? Я хозяин.
— Нет, я хозяин.
— Как — ты хозяин?
— Так, я хозяин.
— Нет, я хозяин! Вон!
— Вон? Сам вон!
Слово за слово, схватились, подняли такую возню, такой стук, грохот, что никак невозможно было чиновнику, и особенно жене его, не испугаться до смерти и не выбраться поскорей из дому.
VII
Каждую ночь домовые поднимали возню и драку на чья возьмет; но ничья не брала. То же было и в первую ночь, когда барин, нанявший дом, отправился со своими гостями в клуб.