(Не)добрый молодец

Ничего больше не спрашивая, монах стал разворачивать слежавшиеся в кашицу листья подорожника. Воды у них с собой не было, поэтому он оборвал свежие берёзовые листья и обтёр ими ступни Вадима.

– Так, нагноение пока слабое, сейчас почистим и смажем мазью. Эх, что только нам не приходится делать в дороге, вьюноша. И лечить, и спасать, и причащать, и отпевать. Но мы знаем, на что идём, и готовы к любым испытаниям. Разожги пока костёр, а я пойду, воды найду.

Отец Анисим полез в свой мешок, покопавшись там, вынул небольшой котелок и отправился искать лесной бочажок. Пока Вадим, ползая на коленях, собирал дрова, складывал их горкой, бил кресалом, пытаясь зажечь сначала бересту, а потом и поленья, монах уже возвратился с полным котелком воды. Агафья тоже не сидела без дела, а искала хворост и несла его Вадиму, попутно собирая грибы да ягоды.

Спустя некоторое время радостно запылал костер, облизывая жаркими язычками пламени закоптелые бока котелка. Немного зажарив над костром грибы, найденные в лесу, путники съели их и разделили рыбу, оставшуюся с вечера. Да ещё пара ржаных сухарей была добавлена монахом в общий котёл.

Вода вскипела, и Вадим, намочив платок, принялся обтирать израненные ноги. Монах внимательно следил за его действиями, потом достал маленький туесок с мазью дегтярного цвета, имеющую едкий специфический запах, и принялся наносить её на ступни Вадима.

Перевязав ноги обратно своими тряпками, Вадим вопросительно посмотрел на монаха, тот правильно понял его взгляд.

– К вечеру опухоль спадёт, идти будет легче, а вот твои лапти никуда не годятся. В них только по болоту ходить, а не по лесной дороге. Но ты других и не умеешь делать?

– Их Агафья мне сплела.

– Ммм, молодец, девонька, молодец, но нужно лыко драть и трепать его, чтобы мягче становилось. Ладно, пойдёшь пока в них, а я по дороге другого лыка надеру, да вечером перед сном свяжу тебе хорошие лапти.

Так они и сделали. Монах пошёл вперёд, отыскивая нужную дорогу, а Вадим взялся нести его мешок. Отец Анисим прекрасно ориентировался в лесу, то и дело посматривая вверх на облака или внимательно рассматривая деревья. Вскоре они вышли на узкую тропинку и зашагали уже по ней. Шли они довольно долго, так как старик в силу возраста быстро идти не мог, а Вадим хромал, да и Агафья порядком притомилась. Тропинка вывела их к перекрёстку с лесной дорогой, возле которой они и остановились.

– Стой и слушай! – монах не вышел на дорогу, а спрятался за сосну и остался стоять там чёрной тенью. – Как услышишь что-то необычное, шепни, понял?

Вадим кивнул, конечно, нужно поберечься. Он всегда был сообразительным, особенно здесь. Чем дальше, тем ему больше казалось, что в эти условия он попал навсегда, и вся его прошлая жизнь нереальна. Как будто бы и не было ни детства, ни учёбы в Москве, а всё время лес, лес, лес и эти странные и непонятные для него люди.

Он внимательно прислушался, но вокруг царила тишина, нарушаемая только пением птиц и шуршанием мелкий зверей в траве, лес жил своей обычной жизнью. Не трещала возмущённо сорока, не слышалось ржание или топот коней, только шумела листва, щебетали птицы, да жужжали вездесущие оводы.

– Пойдём, отрок, пока всё тихо.

За такое обращение Вадик не обижался на монаха, у него действительно было лицо не двадцатилетнего юноши, даже мужа, а лицо подростка, лет семнадцати, по местным меркам. Мелкие, едва пробивавшиеся на его лице усики, да куцая бородка, которую он специально не сбривал, вот и вся мужественность.

Путники пересекли перекрёсток и дальше пошли по узкой тропинке, прихотливо вьющейся сквозь лес. Уже отойдя довольно далеко, они услышали негромкий топот, который доносился с лесной дороги. Чей-то конный отряд пролетел по ней, скача неведомо куда. Ну, и скатертью дорога, стало быть.

Остановившись, они ещё некоторое время с тревогой прислушивались, а потом снова двинулись вперёд. Наступающий вечер застал их на небольшой лесной прогалине, где они и решили заночевать. Пока Вадим ходил за водой, разжигал костёр и жарил на нём грибы, монах вязал ему лапти.

Ужин оказался в очередной раз постным: только грибы, земляничный чай, горсть черники, да чёрствая краюха ржаного хлеба. Зато грибов было много, и живот оказался ими плотно набит. Размотав повязку на ногах Белозёрцева, монах одобрительно качнул головой и смазал его ступни свежей мазью, и тут же протянул ему новые лапти. Вадим примерил их, монах переплёл пару элементов, и они сели по ноге, как влитые.

– С обновкой тебя, путник Вадим.

– Спасибо вам за всё, отец Анисим, и за лечение, и за лапти, – Вадим прижал к груди руки и невольно задрожал от еле сдерживаемых слёз.

– Ну-ну, ты же не детка, ты уже вьюноша! – монах, не трогая Белозёрцева, лишь словами пожурил его. – Все мы рано или поздно спасаем друг друга, но главная борьба идёт за наши души между диаволом и Господом. Самое ценное в человеке – это душа! Она и бессмертна, и всемогуща, а тело… Тело – тлен. А теперь давай ложиться спать. Завтра нам нужно засветло прийти в Пустынь. На это нужно много сил. Спи, отрок.