(Не)добрый молодец

Вадим долгим и тяжёлым взглядом, которого до этого за собой не замечал, посмотрел на монаха, но ничего не ответил. Много слов — мало дела. Сейчас он решил для себя, что из Пустыни надо уходить. Ему неинтересно было молиться по каждому поводу и принимать различные наказания только лишь из-за того, что кто-то подумал, что он не прав. Жизнь в России научила его, что прав тот, у кого больше прав, а не тот, кто действительно прав. Сила, конечно, в правде, но, правда — она у каждого своя.

Он промолчал и последовал за Пафнутием, твёрдо решив для себя, что из Пустыни будет уходить. Но делать это нужно не сейчас, немного позже, а помолиться? Что ж, пробормотать несколько десятков абзацев и постоять на коленях — это не трудно. Гораздо труднее будет выжить без еды, оружия и элементарных вещей, вроде обуви и одежды. От этой мысли его возникшая решимость уйти несколько поблекла.

А с одеждой у него уже сейчас проблемы, как бы ни хороша казалась его камуфляжная куртка, но после вчерашнего похода она тоже изрядно пострадала. А заденет монстр рукой капюшон, так и вовсе сорвёт и задушит его. То не следует так ходить. Ещё неделя-две, и одежду придется выбрасывать на тряпки.

Тем временем они вошли в церковь.Вадим снова стал у давешней иконы. Молясь, он пытался разобраться в своих чувствах к Богу. Верит он или не верит? Ведь и мертвяки служили доказательством существования чего-то нелогичного, как и вера. Не могло такого быть и не могли они появиться. И что это за вирус или паразиты, что преображают человеческое тело? Рептилоиды-инопланетяне, сбой генома, трансмутация неизвестного вируса или что-то ещё, более фантастическое и нелогичное, вроде тёмной магии? Колдуны тут уже есть, раз о них рассказывают, а вот если ещё и некроманты присутствуют? И вообще, неужели он попал не просто в прошлое, а в магический мир⁈ Или в мир, где существуют Боги и нежить? Ответа Вадим не знал.

Сейчас же он прокручивал в голове то, что вчера делал и что видел. Вывод напрашивался только один — ему просто повезло. В том, что он смог заставить себя, что не ошибся, что попал в удачный момент, что смог ударить, что не испугался и снова не сбежал. Но он слаб, очень слаб, и ему крайне сложно выживать в этом мире.

Вадим вздохнул. Самое начало семнадцатого века совсем не отличалось комфортом. Натуральное хозяйство, постоянные голодовки, распри и смертоубийство, разорение и грабёж. Да ещё угораздило попасть в Смутное время. Гражданская война с непонятными целями и составом игроков была в самом разгаре. Все эти мутные события он знал слабо. Что там, в учебнике истории говорится о том времени, пара страниц или пара параграфов?

Находясь в церкви, Вадим чувствовал, тут ему и лучше дышится, и проще не вспоминать плохое, и вообще становится легче на душе. Может быть, в этом и состояла его вера, может, он так верил, но под сенью икон ему становилось спокойнее. В церкви он находился сейчас один. До прихода Вадима тут стояли и другие люди, но все они вышли, едва завидев его. Пафнутий тоже, сотворив пару молитв и перекрестившись на все иконы и алтарь, удалился, искоса посмотрев на вошедшего отрока.

Чуть позже негромко скрипнула деревянная дверь церкви, в ответ дрогнуло пламя немногочисленных свечей, и в церковь вошёл настоятель в сопровождении отца Анисима.

Вадим обернулся и посмотрел на монахов. Лицо Анисима осунулось, под глазами залегли глубокие тени, а сам он будто бы уменьшился в росте. Да и немудрено, после того, что пришлось пережить.

Как Вадим выглядел сам, не догадывался. Зеркал здесь он не обнаружил, а в воде трудно рассматривать все нюансы собственного лица. Он только чувствовал, что начал зарастать щетиной, ещё не жёсткой и довольно редкой, но природа брала своё. А может быть, это и к лучшему, сколько можно под ребенка косить?

— Молишься, Вадим? — обратился к нему настоятель. — Грех замаливаешь свой?

Вадим молча смотрел на настоятеля. Только сейчас он понял, что действительно стоило замолить свой грех и… Но, странное дело, убивал он по приказу, а значит и грех этот стоило разделить на двоих, а то и на троих. Стоило, но глупо всё. Вадим опустил голову, мучимый сомнениями. Убивал он, значит, ему и ответ держать и перед собой, и перед Богом.

— Да, замаливаю грех свой, — кратко ответствовал он настоятелю, и через секунду добавил, — каюсь.

— Вижу, вижу, отрок. Но слабо ты молишься, без неистовства, без веры! А грех твой тяжёл. Тяжёл.

— Может быть, отец настоятель, но он стал бы тяжелее, если я сбежал и предал Елизара и отца Анисима.

Анисим тяжело вздохнул на эти слова. Настоятель посмотрел на него, покачал в сомнении головой и ответствовал.