Читаем Не для взрослых. Время читать! полностью

- А на то, что, мне кажется, я очень люблю этого человека.

- Кого? - И Ольга недоуменно подняла покрытое мыльной пеной лицо».

Ну и так далее. Почитайте.

7

«А в комнате той самой дачи, где ночевала Женя стоял высокий темноволосый мальчуган лет тринадцати». Там происходит другой разговор. Загримированный под старика (он готовится к выступлению) дядя таинственного Тимура, Георгий Гараев, держит в руках обнаруженную им записку.

«"Девочка, когда будешь уходить, захлопни крепче дверь", - насмешливо прочел старик. - Итак, может быть, ты мне все-таки скажешь, кто ночевал у нас сегодня на диване?»

Тимур отвечает «неохотно»: «Одна знакомая девочка».

«Если бы она была знакомая, то здесь, в записке, ты назвал бы ее по имени.

- Когда я писал, то я не знал. А теперь я ее знаю.

- Не знал. И ты оставил ее утром одну… в квартире? Ты, друг мой болен, и тебя надо отправить в сумасшедший». (Напомню, что князь Мышкин-то как раз едет в Россию, можно сказать, из сумасшедшего дома - из психиатрической лечебницы).

Поступки Тимура взрослым чем дальше, тем больше непонятны.

«- К этой девочке ты больше не лезь: тебя ее сестра не любит.

- За что?

- Не знаю. Значит, заслужил.

- Если ей что непонятно, она могла бы позвать меня, спросить. И я бы ей на все ответил.

- Хорошо. Но пока ты ей еще ничего не ответил, я запрещаю тебе подходить к их даче, и вообще если ты будешь самовольничать, то я тебя тотчас же отправлю домой к матери».

А эти фразы заставляют уже вспомнить шестнадцатилетнего пушкинского героя - Петра Гринева, и несправедливые против него обвинения, которые только Маша Миронова, «капитанская дочка», его невеста, сумела рассеять - как сделает это в повести «Тимур и его команда» отважная и справедливая Женька.

8

Гайдару была уже узка советская, тем более узко «пионерская» система морали. В поисках бесспорных этических ценностей он обратился к книге, которая очень хорошо была знакома каждому, кто учился в российской гимназии или в реальном училище. Эпиграфом к этой книге была поговорка «Береги честь смолоду».

Гайдар, конечно, не «списывал» с нее, а - брал пример.

Временами Тимур говорит не на языке своих современников - ровесников: «Это затея совсем пустая». Но это ему идет. «Мы с тобой знакомы. Я - Тимур», «Кто кричит? - гневно спросил Тимур».

Это близко к языку героев «Капитанской дочки».

Тимур сам, без помощи взрослых, борется с хулиганом Квакиным. Он пишет ему грамоту - стилизованную под эпоху «Капитанской дочки».

«"Атаману шайки по очистке чужих садов Михаилу Квакину". Это мне, - громко объяснил Квакин. - С полным титулом, по всей форме. - "…И его, - продолжал он читать, - гнуснопрославленному помощнику Петру Пятакову, иначе именуемому просто Фигурой… " Это тебе, - с удовлетворением объяснил Квакин Фигуре. - Эк они завернули: „гнуснопрославленный“! Это уж что-то очень по-благородному, могли бы дурака назвать и попроще».

И вдруг спрашивает у своего сподвижника:

«Слушай, это ты в сад лазил, где живет девчонка, у которой отца убили?

- Ну, я.

- Так вот, - с досадой пробормотал Квакин. - Мне, конечно, на Тимкины знаки наплевать, и Тимку я всегда бить буду…

- Хорошо, - согласился Фигура. - А что ты мне пальцем на чертей тычешь?

- А то, - скривив губы, ответил ему Квакин, - что ты мне хоть и друг, Фигура, но никак на человека не похож ты, а скорей вот на этого толстого и поганого черта».

Это - отношение Пугачева к своим соратникам и, в противовес им, - к благородному Гриневу: «Ребята мои умничают. Они воры. … Мои пьяницы не пощадили бы бедную девушку».

Тимур попадает в опалу - взрослые его несправедливо причисляют к банде (как царская власть - Гринева), считают вором. Ольга говорит:

«У тебя на шее пионерский галстук, но ты просто… негодяй.

Тимур был бледен.

- Это неправда, - сказал он. - Вы ничего не знаете».

Сочувствующий читатель-современник просто не мог не думать при чтении повести про свежие в памяти расстрелы на Лубянке тех, кого еще недавно называли самыми преданными делу революции.

За разговором Тимура с Квакиным - тени героев Пушкина, законнопослушного сына империи Гринева и вольного атамана Пугачева.

«Ну что, комиссар? - спросил Квакин. - Вот и тебе, я вижу, бывает невесело?

- Да, атаман, - медленно поднимая глаза, ответил Тимур. - Мне сейчас тяжело, мне невесело.

- .Гордый, - тихо сказал Квакин. - Хочет плакать, а молчит».

Все происходит всерьез, и так и выглядит: «Пленников втолкнули внутрь маленькой часовни с наглухо закрытыми ставнями. Обе двери за ними закрыли, задвинули засов и забили деревянным клином. ‹…›

- Как оно теперь: по-нашему или по-вашему выйдет?

И из-за двери глухо, едва слышно донеслось:

- Нет, бродяги, теперь по-вашему уже никогда и ничего не выйдет».

Слышен отзвук знакомого с детства: «Присягай - сказал ему Пугачев - „государю Петру Федоровичу!“ - Ты нам не государь, - отвечал Иван Игнатьевич, повторяя слова своего капитана. - Ты, дядюшка, вор и самозванец!»

9

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология