Не делись со мной секретами

Она закрыла глаза, а когда открыла их опять, то увидела этого же молодого человека в кровати с прекрасной женщиной, локоны светлых волос которой дразняще свисали на соски ее голой груди. Либо экскурс в прошлое, либо быстрое выздоровление, подумала Джесс, наблюдая их поцелуи.

А где же диалог, удивлялась она. За все ее время пребывания в зрительном зале на экране никто не сказал ни слова. Там целовались, убивали, убегали, занимались любовью. Но никто ничего не говорил.

Может быть, так и лучше, решила она. Только подумать, насколько им всем было бы лучше, если бы никто не произносил ни слова. Несомненно, это значительно облегчило бы ее работу помощника прокурора штата. Она бы просто отстреливала преступников, вместо того чтобы убеждать сварливых присяжных заседателей. Что же касается семейных проблем, то хорошо проведенный удар левой по челюсти быстро бы приструнил надоедливого свояка. Отец никогда бы не сделал своего тревожащего сообщения.

Ее отец влюбился, опять подумала она, увидев, как его образ выпрыгнул на сцену, больших размеров, чем в реальной жизни, заняв место молодого человека, принимая на себя ведущую роль. Теперь уже отец обнимал голую женщину, страстно целовал ее в губы, расчесывал пальцами ее шелковистые светлые волосы. Джесс попыталась отвернуться, но не смогла, сидела, уставившись на экран, бессильная пленница собственного воображения. Она видела, как отец взял в свою большую ладонь лицо женщины, наблюдая вместе с Джесс, как ее светлые волосы становятся каштановыми, подернутыми сединой. Вокруг глаз и рта молодой женщины появились складки мудрости. Цвет ее глаз из светло-голубого перешел в темно-синий, а потом темно-зеленый. Женщина повернулась и посмотрела с экрана на Джесс.

Это же мать, сообразила Джесс, когда женщина улыбнулась. Ее замечательная мать.

Джесс подалась вперед на своем сиденье, обхватив крепко себя руками.

А потом другая женщина, меньше ростом, более худая, с волосами, как черная вакса для обуви, в развевающейся шелковой юбке и сандалиях фирмы «Биркенсток», пританцовывая, вошла в кадр, оказалась в объятиях отца, отец совершенно не замечает произошедшей перемены в ведущих артистках, мать беспомощно цепляется за край экрана, ее образ тускнеет и исчезает.

Пропал совсем.

У Джесс перехватывает дыхание, голова падает на колени, она хватается за желудок, как будто в нее выстрелили.

— Что еще там? — кто-то произнес недовольным голосом.

Джесс попыталась выпрямиться и откинуться на спинку сиденья, чувствуя, как перехватывает ее грудь. Она пошевелила плечами, выгнула спину, думая, нет ли какого незаметного способа расстегнуть бюстгальтер. Решила, что нет. Она почувствовала жар, прилив крови, головокружение.

Ну ясно, что у нее кружилась голова. Конечно, у нее был жар. Она же ведь сидела в пальто. Господи! Кинозал переполнен. Как селедок в бочке. Нечего удивляться, что она задыхается. Просто чудо, что она еще не упала в обморок. Джесс подалась вперед, потянула за рукава, стягивая с себя пальто, как будто оно загорелось.

— Ради Христа! — пожаловался кто-то рядом. — Не можете ли вы посидеть спокойно?

— Простите, — прошептала Джесс. Ей все еще было жарко, она все еще была взвинчена, кружилась голова. То, что она сняла пальто, ничего не дало. Она начала стягивать с себя свитер. Голубой, зеленый, сиреневый — какого бы цвета он ни был, в нем было слишком жарко. Она просто задыхалась, ей не хватало воздуха. Почему ей так трудно дышать? Джесс нервно обернулась, ища знак «выход», мотая головой то в левую, то в правую сторону, бегая глазами по всем направлениям. От черепашьего супа меня поташнивает, подумала она, стягивая через голову свитер с высоким воротником, воображая, что она находится в море, окруженная обезглавленными черепахами.

Неужели она заболевает? О, только не это! Только бы ее не вырвало! Она опять взглянула на экран. Юноша лежал на земле, мертвый, его лицо так изгрызли собаки, что оно стало неузнаваемым. Почти нечеловеческим. Удовлетворенная толпа бросила его валяться на безлюдном участке автострады.

Неужели ее мать ждала такая же судьба? Обезображенная и брошенная на каком-либо безлюдном участке дороги?

Или же она сидела где-нибудь в таком же кинотеатре, как этот, и смотрела такую же абсурдную стряпню, гадая, вернется ли она когда-нибудь домой, если дочери простят ее за то, что она бросила их?

— Мне это не нужно, Джесс! — воскликнула она утром того дня, когда пропала. — Мне не нужно от тебя этого!

Джесс чувствовала, как к горлу подкатил комок. Она услышала запах черепашьего супа, смешанный с запахами жареной курятины и сыра «горгонзола». О, только бы не вырвало, молилась она, сжимая челюсти и скрежеща зубами.

Дыши глубоко, говорила она себе, вспоминая советы Дона. Дыши глубоко и подольше. От диафрагмы. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох.

Не помогало. Ничто не помогало. Она почувствовала, как на лбу появилась испарина, как по щекам начали стекать капельки пота. Ей нехорошо. Ее стошнит во время сеанса, прямо в переполненном зале. О нет, она не может допустить этого! Ей надо выйти, надо вырваться отсюда!

Она вскочила.