Анна. Да, нехорошо. Что дурное хвалить! А где ж взять для тебя хорошего-то? Тебе его в жизни и не дождаться никогда. Уж худого-то не минуешь. Так из худого-то надо выбирать, что получше.
Настя. Дайте мне подумать.
Анна. Думай, Настенька, думай, душа моя, хорошенько. Хуже всего, коли руки опустишь. Затянешься в нашу нищенскую жизнь, беда! Думай теперь, пока еще в тебе чувства-то не замерли, а то и солдатской шинели будешь рада.
Настя. Ай, что вы! Нет, нет!
Анна. Ходить по домам побираться, то кусочек сахарцу занять, то огарочек свечки; подбирать на чужих дворах щепочки, чтоб вскипятить горшок пустых щей…
Настя. Ах нет, нет! Не говорите, замолчите!
Анна. Что, душа моя?
Настя. А много девушек умирают… от бедности, от горя?
Анна. Довольно-таки.
Настя. А много и таких…
Анна. Каких?
Настя. Ах, как стыдно!
Анна. Ох, много, много!
Настя. И все смеются над ними, презирают, обижают их… бедных?
Анна. Есть, кто и пожалеет; только мало христианства-то в людях.
Настя. И ведь никому-то, никому, кто на тебя косо взглянет, кто от тебя отворотится, рассказать нельзя, объяснить нельзя, что тебе только и оставалось или смерть или такая жизнь.
Анна. Думай, Настенька! Времени остается нам немного; купец придет скоро, – надо будет ему сказать что-нибудь. Да ты не забудь и того, что завтра нам опять идти сбирать; а если ты не пойдешь, так дядя тебя прогонит из дому.
Настя. Помогите мне, посоветуйте!
Анна. Нет, мой друг, я греха на душу не возьму. И не слушай ты никого, будь ты сама над собой большая. А я ни советовать тебе, ни осуждать тебя не стану. Хочешь ты, живи…
Настя. Да, тетенька, простите меня, не презирайте меня, мне хочется пожить получше!
Анна. Бог тебя простит; я тебе не судья.
Действие третье
Лица
Крутицкий.
Анна.
Настя.
Фетинья.
Лариса.
Мигачева.
Елеся.
Петрович.
Баклушин.
Разновесов, солидная личность.
Явление первое
Петрович. За мастерство?
Елеся. За мастерство, друг. Не так живи, как хочется, а как люди приказывают.
Петрович. А тебе как хочется?
Елеся. Чего лучше не бывает, вот как.
Петрович. Дело-то о поцеловании купеческой дочери мировой кончили?
Елеся. Еще какой мировой-то! Жених, брат, я. Вот пословица-то: не родись умен, не родись пригож, а родись счастлив.
Петрович. На грех-то, говорят, и из палки выстрелишь.
Елеся. Именно, брат. Не надеялся, нечего сказать.
Петрович. Чудеса!
Елеся. Вот поди ж ты.
Петрович. На баб-то дивиться нечего, на них куричья слепота бывает, а как же это сам-то! Он тебя не в первый раз видит; дарование и образование твое ему известны.
Елеся. Сам ничего, сам меня любит. Знаешь за что? У тебя, говорит, характер хорош, легок; если тебя когда счетами по затылку, ты не обидишься.
Петрович. Что тут обидного?
Елеся. Само собой. Русская пословица: за тычком не гонись! Так-то, Петрович, за тычком не гонись!
Петрович. Верно твое слово. Да и нечему дивиться, что, не доглядя, тебя за человека приняли; ты вот чему подивись!
Елеся. Чему, друг?
Явление второе
Петрович. Я вчера Михея видел в совете опекунском.
Елеся. На подъезде с нищими? У него, гляди, там место откуплено.
Петрович. То-то нет. В зале стоит у окошечка. Кладет ли он, вынимает ли, уж не рассмотрел, а в руках у него деньги видел.
Елеся. Он ли, полно?
Петрович. Верно. А и то сказать, и удивляться-то нечего! Сколько лет он процентщиком-то был!
Елеся. Слышали мы, брат, слышали; да что ж у него денег-то не видать?
Петрович. Увидишь ты, как же! Ишь ты у него решетка-то какая крепкая. Кабы денег не было, зачем бы ему за железной решеткой жить.
Елеся. Значит, свою осторожность наблюдает?
Петрович. Наблюдает. У него, говорят, и дверь-то внутри железная, двумя замками запирается. Только нет таких замков, Елеся, которых бы отпереть нельзя было. Ключ не подойдет, так разрыв-трава есть на то.
Елеся. Да и надо этих процентщиков грабить, братец ты мой, потому не пей чужую кровь.
Петрович. Да и не забывают их: это грех сказать. Что ни послышишь, того убили, другого ограбили.
Елеся. Все ж таки, брат, лучше, ничем честных людей.