Не было бы счастья...

Стараясь не разбудить Павла, я легла на спину и уставилась в потолок. Мне так хотелось верить, что все, что чувствовала я, чувствовал и он, что таким, как этой ночью, он мог быть только со мной... Но так ли это? И что значат слова, даже если бы он и сказал, что любит? Как проникнуть в глубину его мыслей?

Я осторожно села в постели. Было зябко и одиноко. Захотелось протянуть руку и дотронуться до Павла, чтобы он снова заставил меня забыть обо всем, развеял страх и тревогу. Но нет, нельзя. Самое главное сейчас — понять, чего я хочу. Но рядом с Павлом это невозможно. И я, затаив дыхание, выбралась из постели и, неслышно ступая, подошла к окну.

Светало. Все было в сизой дымке моросящего дождя. Окна выходили в сад, листья потемнели от влаги.

Так чего же я хочу? Чтобы, проснувшись, он улыбнулся и сказал: «Я люблю тебя, останься со мной». А если он поцелует меня и скажет: «Спасибо, это было прекрасно». И станет спокойно собираться на работу, бриться, умываться и даже предложит подбросить меня до дому... И что я тогда стану делать? Тоже пойду на работу и буду видеть его каждый день и вспоминать его руки, губы и тот восторг, который впервые в жизни с ним познала? И буду любить его и тайно страдать, встречая с другими женщинами и делая вид, что меня это нисколько не беспокоит...

У меня вырвался стон, и я поспешно закрыла рукой рот. Надо взять себя в руки и уйти отсюда, пока не поздно.

В этот момент Павел пошевелился и что-то пробормотал. Я застыла на месте, выждала минуту и стала одеваться. Я и боялась, и хотела, чтобы Павел проснулся и помешал мне уйти... Но он не проснулся. Я тихо выскользнула за дверь, осторожно прикрыв ее за собой.

На работу я явилась вовремя, целый час просидела как на иголках, вздрагивая от любого звука и стараясь вести себя, как обычно. Самое ужасное, что я никак не могла отделаться от чувства, будто все обо мне все уже знают.

Надо было придумать какое-то дело. И я отправилась в типографию. Вернулась я только к обеду, пытаясь понять, правильно ли поступила.

Когда я вошла в кабинет, коллеги огорошили меня известием, что в мое отсутствие приходил Павел и интересовался, где я. И я пожалела, что он меня не застал, потому что неизвестность страшней известности. И тогда я решила больше никуда не бежать, сидеть на месте и ждать.

Но Павел не пришел. И я окончательно потеряла покой. Если бы для него было важно увидеть меня, он бы зашел, значит, для него это неважно. Это была уже какая-никакая определенность, с которой приходилось свыкаться.

День выдался ужасным, но впереди ждал вечер. Заехала мама, позвонила Даша, и мне пришлось лгать, изворачиваться, выглядеть веселой, довольной и беспечной. Не знаю, удалось ли мне ввести их в заблуждение, но, по крайней мере, своего недоверия никто не выразил. К концу дня я так вымоталась, что мне едва хватило сил уложить Катю и почитать ей на ночь книжку. Я легла вслед за ней и, хотя заснула мгновенно, на следующее утро почувствовала себя совсем плохо. Теперь я уже точно знала, что надежды мои напрасны.

В тот день, придя на работу, я позвонила в типографию, выяснила, что заказ готов, и поехала за ним.

Вернулась я примерно через час — с такой ношей по улицам разгуливать не станешь — одолела пару ступенек перед нашим офисом и, переложив перевязанный бечевкой сверток в левую руку, уже собиралась открыть дверь, как вдруг она распахнулась сама. Прямо на меня из сумрака холла шагнул Павел, при этом я чуть не схлопотала дверью по лбу, но вовремя отшатнулась.

Заметив меня, Павел резко остановился, придерживая рукой дверь, и вид его не предвещал ничего хорошего. Под его пронзительным взглядом я застыла на месте. Через секунду за его спиной показался Генри, приветливо мне улыбнулся и поздоровался. Ответить ему я не смогла.

— И как это прикажешь понимать? — выдержав паузу, спросил Павел таким голосом, что моя кожа покрылась мурашками. — Мне казалось, что всем известно, зачем я держу машину с шофером... Генри, будь добр, подожди в машине. — Павел посторонился, пропуская Генри, и передал ему ключи. — Я сейчас.

Генри еще раз ободряюще улыбнулся мне и без слов нас покинул.

— Быстро давай сюда, — негромко, но властно потребовал Павел и протянул руку к моему пакету.

Я молча передала ношу. Жестом приказав идти вперед, Павел закрыл дверь и последовал за мной.

Пока мы пересекали холл и шли по длинному коридору в мой кабинет, он продолжал отчитывать меня. Я никогда не видела его таким раздраженным, слушала, молчала и чувствовала, как к глазам медленно подкатывают слезы.

Только у самой двери в кабинет Павел вдруг резко замолчал, словно опомнившись.

— Извини, Марина, прости меня...

«Черт, черт, черт», — твердила я про себя, чтобы сдержать слезы. Я не хотела, чтобы Павел их увидел, и, не дожидаясь продолжения, резко рванув дверь, шагнула в кабинет. Павел вошел следом, поставил пакет на стол и, ничего не сказав и даже не взглянув на меня, вышел вон. Когда человеку сказать больше нечего, он говорит: «Прости...»