Не был, не состоял, не привлекался

Мы сидим в ресторане. Я, Юра, Володя и Лев Павлович. Нас обслуживает белокурая и крупная девица. Мы пьем водку, ради удовольствия и порядка ради. И иногда говорим девице любезные слова, не обременяя фраз логической нагрузкой. А Юра договаривается с ней встретиться назавтра, когда мы собираемся кататься по Вилие на байдарках. Девушке двадцать восемь лет. Она соглашается, без тени неохоты. И не приходит. Тогда Володя скажет плоскую шутку. И все будут смеяться.

Отчаянно шумит в голове водка, когда выходишь из ресторана. И выход какой-то не такой – длиннющий подъезд. Кто-то играет на гармошке в этом подъезде, а пьяноватый блондин кружится, танцует. Вдруг он останавливается около нас и спрашивает:

– А ты во власовской армии служил?

– ???

– А я – служил! Поручником!

И снова гармошка, и снова кружится веселый бывший поручник, или же просто врун.

У подножья холма Гедиминаса гадает цыганка:

– Молодой, красивый, хороший! Давай погадаю! Что было, что будет – всю правду расскажу.

– Юра! Давай ты.

– Я не могу, я комсомолец. Давай лучше я заплачу, а Володьке пусть гадает.

Бедная цыганка пыжится угадать, зачем мы сюда приехали. Здоровые ребята, болтаются в будний день без дела… Поди сообрази, что мы приехали на шахматный турнир.

Да, нас собрали шахматы. И никакая цыганка не сможет угадать, что Юра и Володя станут гроссмейстерами, что Лев Павлович забросит свою бухгалтерию и станет шахматным судьей. Что будет он пить фужер водки и запивать рюмкой нарзана. Что Женя исполнит предсказание своей матери о том, что в их роду мужчины живут либо долго, либо умирают пятидесяти лет. И он, побывав на своем веку инженером, шахматистом, знаменитым преферансистом, соберется стать писателем и успеет, да только в пятьдесят два года умрет от инфаркта, на пороге признания.

Всего лишь двадцать лет пронеслось. И все эти двадцать лет я буду помнить солнце над Вильнюсом, цыганку, официантку, «поручника», булыжники гетто. И большие, гладкие, как поля шахматной доски, квадратные плиты площади перед собором…

1966 г.

Кино и шахматный орилым

Виктора я знал много лет. Иногда он звонил мне и спрашивал что-нибудь про шахматы. Он окончил философский факультет МГУ, его почему-то назначили редактором в киностудию, он отнесся к этому философски и спокойно проработал там всю жизнь. Виктор сказал мне, что один молодой режиссер загорелся темой шахмат и хочет снимать короткометражную картину, потом спросил: «Кто лучше напишет сценарий, Котов или Флор?». Я никогда не писал сценариев, но почувствовал досаду. Сказал, что не знаю.

Через два дня, опять утром, Виктор снова позвонил и спросил: «А не хочешь ли ты написать сценарий вместе с режиссером?». И через день ко мне пришел Вадим. Он был действительно молод, позже оказалось, что выглядел моложе своего возраста. Образован, окончил технический вуз и институт кинематографии, сам в шахматы не играет, а на мир взирает с интересом и вдумчиво. Однако в его облике сохранилось что-то юношеское.

Я спросил Вадима тоном мудреца: «Разве шахматы годятся для кино? Два лба, упертых друг в друга, неподвижные руки и ноги, что-то там думают… Разве это киногенично?».

«Да, колоссально!» – выдохнул Вадим. Он покраснел и начал ходить по комнате. Он рассказал мне про страсти и надежды шахматиста, про великую драму мысли. В общем то, что известно шахматному мастеру, но я увидел то, чего не знал раньше и, продолжая сидеть, пошел за шахматным дилетантом.

Потом мы писали сценарий о шахматах, о борющихся людях, о необычайных зрителях шахматных сражений…

Мы были увлечены темой и довольны. Наконец, доказав, что шахматы воспитывают стойкость, изобретательность и так далее, мы написали слово «Конец». Вадим сказал, что теперь он знает, как снимать фильм.

«Богатый материал, шахматы? Верно? – спросил я. – Как вы думаете, можно на шахматной теме сделать полнометражный художественный фильм?». – «Конечно, можно, – ответил Вадим. – Но наш фильм будет лучше!». И в его улыбке светилась гордость.

Настал день обсуждения сценария на художественном совете. Началось настоящее кино.

Стройная голубоглазая и темноволосая женщина, лихо причесанная, оказалась директором. Она походила на генерала в женском платье, но все называли ее по имени и на ты. Пожилая дама, похожая на школьного заведующего учебной частью, оказалась режиссером. А седой человек в темно-синем скромном костюме, с виду инженер или чиновник, на самом деле был видный художественный руководитель. Все это я уразумел по подсказке Вадима.

Едва ли стоит говорить о людях, чьи слова мне понравились. Скажу лишь об одном курносом режиссере. Он заявил, что в сценарии много понаписано, что Вадим и я видим фильм. Значит, спорить не о чем. Надо фильм снимать и Вадиму не мешать. Будет хорошо.

Вдруг раздался львиный рык другого режиссера. Он обладал, кстати, еще и львиной гривой. Он объявил, что в сценарии все банально…