Не был, не состоял, не привлекался

Равия, так звали ее, привезла мне в Москву от Бориса письмо. Разыскала меня в юридической консультации. Я написал жалобу, она сама ходила в прокуратуру, хлопотала. Гляделась привлекательной и жизнерадостной. Добилась. Борису разрешили вернуться в Москву. У них родился сын. Борис стал сотрудничать в издательствах внештатным художником. Играл в шахматных турнирах и стал кандидатом в мастера. Жизнь, наконец-то, налаживалась.

Как-то при встрече я пожаловался Борису на сложности, с которыми столкнулся при обмене моей квартиры. Он, исполненный благожелательности, сказал: «Брось ты суетиться. Зачем менять? Жить-то нам сколько осталось?».

И непринужденно рассмеялся. Мудрость лагерника. День прожил, и слава Богу… Полжизни отдал Борис на ее усвоение.

Равия неожиданно и в один момент умерла от кровоизлияния в мозг. Молодая.

Для счастья не хватило времени. Обыкновенная история.

Круги

– Правильно говорить «крУги», а не «кругИ», – мягким и приятным голосом проникновенно убеждал на семинаре доцент криминалистики, обучая студентов премудростям дактилоскопии. Доцент был невысок, широкоплеч и немного нескладен. Голову держал высоко, напрягая бедную шею. Хотел быть стройным. Звали его Емельяном, а по отчеству Ушеровичем. Получался ерш: Пугачев и Шолом-Алейхем. Но это игра слов, а на деле доцент наследовал настырность многих поколений талмудистов. В своих статьях он цитировал зарубежных и отечественных классиков криминалистики, произносил имя австрийской звезды полицейской науки Ганса Гросса, как музыковед имя Бетховена. И не меньше, чем уважение к криминалистике, доцент старался привить студентам любовь к русскому языку. Он ссылался на классика, утверждая часто, что настоящему русскому языку надо учиться в Малом театре и у московских просвирен.

В свободные часы доцент увлекался яхтой. Благородный вид спорта.

На институтском воскреснике, когда разгружали дрова для плохо отапливаемого здания (шла война, и студенты сидели на занятиях в пальто), Емельян Ушерович трудился тихо, но чрезмерно, и вечером лежал с сердечным приступом.

Любовь к цитатам и звучным иностранным именам сделала доцента легкой добычей в период борьбы с космополитизмом. Цитаты из русского гения полицейской науки Буринского ему в вину не вменили, а вот Ганса Гросса припомнили. И никаких просвирен! Его ученик, который стал кандидатом наук в юном возрасте, был толстым и радушным малым и огорчился, лишь когда его – кандидата наук! – не приняли в Высшую Дипломатическую школу – этот самый добряк и воспитанник вплел свой голос в довольно жидкий хор негодующих, когда на заседании ученого совета настал момент ликвидации космополитизма на кафедре криминалистики. Емельяна погнали. Позже погнали ученика. От этого Емельяну не стало легче… Инсульт!

Быть может, московские просвирни сказали бы: хватил кондрашка.

Я встретил доцента много позднее. Он получал пенсию, на партийном учете состоял в юридической консультации, где я работал. Аккуратно приходил на партийные собрания, вежливый, чисто выбритый, тихий. Иногда выступал. В голосе сохранились мягкие убеждающие интонации, но слова… Слова сливались в комки. Он написал заметку в нашу стенную газету. Почему-то вдруг о Пушкине, о его памятнике.

Умер Емельян как-то незаметно, тихо. Будто не хотел кого-либо побеспокоить. До конца старался быть вежливым и правильным. Как речь в Малом театре.

Три доцента

Почему-то я часто вспоминаю разных доцентов. Я слышал, будто один талантливый поэт во хмелю утверждал, что он доцент. Он был признан, но этого ему было недостаточно. Высшего образования не имел, но магическое слово доцент притягивало.

Молодой доцент-юрист и историк Абрам Матвеевич объяснил мне, что правильно сказано у Сталина, что Россию били за отсталость монгольские ханы, польские паны и другие, но права и история, которая позже утверждала, что Россия побеждала всех. Просто ее били в те моменты, когда она отставала. А во все остальные она побеждала.

Это объяснение заслуживало внимания. Мне, студенту, было девятнадцать лет.

Абрам Матвеевич был моим школьным учителем истории, в ту пору аспирантом. Он убедил меня поступить в юридический институт. Желая мне добра, объяснил, что четыре курса юридического плюс три года аспирантуры дают кандидатскую степень и доцентское звание. А чтобы стать всего лишь инженером, нужно затратить пять лет с половиной. Эта занимательная арифметика мне понравилась. Еще он сделал комплимент, что я будто бы четко формулирую свои мысли.

В итоге я не стал ни доцентом, ни инженером. Убедился в том, что некоторые юристы могут обходиться минимумом мыслей. Уметь формулировать мысли, правда, надо.

Абрам Матвеевич долго писал докторскую диссертацию. Личная жизнь его не шла безоблачно. Он женился, имел сына. Первая жена его оставила, зато он бросил всех остальных.

* * *