Называется Жизнь (социологический роман)-Вторая Часть Дилогии

— А почему ты так его защищаешь? Ты, кажется, несмотря ни на что, продолжаешь любить его, покойного! Он мало тебя топтал? И это он-то хороший человек?! Это он-то обеспечивал благополучную жизнь вам?!! Не ты ли мне рассказала, как он набрасывался на твоих подруг еще в первые годы вашего супружества? Не от тебя ли я узнал, что когда он поехал на четыре месяца в Америку, там связался с вонючей эмигранткой — дочкой твоей подруги, которую пригласил в твой дом!!!.. Это ж кому-нибудь сказать. Нормальные люди не поверят… И это только то, что ты знала. Наверняка этот бабник гонялся за каждой юбкой. Я знаю таких типов, которым нравятся все женщины, кроме собственной жены.

— Данила, прошу тебя, остановись. Ты невменяем. Остановись, потом тебе будет стыдно, — умоляла Лина.

— Ах, мне еще будет стыдно? Мне должно быть стыдно за то, что я предостерегаю, пытаюсь избавить твою память от этого подонка?! Да ведь еще неизвестно, сколько всего бы на тебя обрушилось, если б не этот путч. Этот путч спас тебя, так что молись не мужу своему, а Янаеву с Крючковым.

— Данила, прошу тебя, остановись. Давай сменим тему. Ты невменяем. Я принесу тебе воды.

Лина стремительно направилась к двери, но Данила уже не владел собой. Он грубо схватил ее за руку, не позволяя выйти из спальни.

— И не надо мне говорить, — кричал он, — что твой ублюдок попался в сети к проститутке. Я со всей ответственностью заявляю, что ни один мужик ни в какие сети и капканы ни к одной бабе не попадет, если сам туда не полезет. Уж поверь, у меня опыт есть в этом деле. Так что твой муж был подонком, который считал тебя просто дурой! Нет, он тебя вообще за человека не принимал. И тебе, и твоим детям, и ему в том числе повезло, что он вовремя умер.

Лина почувствовала, что весь алкоголь выветрился, и она вполне осознанно стала кулаками колотить его огромное, сильное тело, рыдая и выкрикивая:

— Замолчи, прошу тебя, замолчи, ты не смеешь, ты просто дьявол какой-то!!!..

Данила, опомнившись, застыл, молча принимая ее удары.

Лина тоже опомнилась и опустила руки.

Данила опустился перед ней на колени, прислонив свою голову к ее животу.

— Пожалуйста, встаньте, я прошу вас, — сказала она раздраженно, чтобы пробудить его чувство собственного достоинства. Более всего она не хотела его унижений перед ней, и тем более покаянных ласк, потому что он был ей неприятен в эти минуты.

Данила Иванович сразу это понял, встал, прошел к кровати, начав ее чисто автоматически прибирать.

В течение полутора суток, проведенных с ним, в основном в постели, Данила казался Лине старше и опытнее ее. Сейчас же он превратился в растерянного, неопытного юнца. Она встала у окна лицом к улице и, опершись руками о подоконник, тихо сказала:

— Это очень хорошо, что вы уезжаете в командировку на месяц. Потом я еду на такой же срок в Москву, как вы говорили, для работы с документацией в связи с американским контрактом. Два месяца нам дадут возможность опомниться. А потом мы решим, можем ли в дальнейшем продолжать работать вместе. Все в жизни бывает, мы люди взрослые и можем, я думаю, подняться над хмельным приключением, произошедшим с нами. Но я пойму вас, если вы сочтете необходимым, чтобы я ушла из вашей фирмы для психологического комфорта на работе. И я оставляю за собой право принять решение об уходе, если пойму, что мне трудно с вами работать. Вы, ваша фирма многое вложили в меня: и в патентоведческие курсы, и курсы английского. Я все это никогда не забуду и постараюсь быть вам полезной всегда… А сейчас, извините, мне нужно собраться, чтобы поехать домой.

Данила понял, что сейчас именно тот случай, когда ни одно слово в речи Лины не допускает возражений и комментариев.

Х Х Х

НОННА глянула на часы и, удостоверившись, что Ася появится примерно через полчаса, приступила к приготовлению ланча.

Между тем Ася приближалась к дому матери.

Настроение было светлым и радостным. Ее новый белый "Лексус", казалось, не ехал по бетонной дороге, а плыл по зеркальному водоему. Она вставила СД-диск, который купила недавно в русском магазине. Там были записи популярных в 70-х годах мелодий. Зазвучала крайне сентиментальная, скорее даже печальная мелодия, "Мама" в исполнении оркестра Поля Моруа. Ася помнила ее хорошо с одесского детства.

Тогда, еще 9 − 10-летней девочкой, она слышала эту мелодию на каком-то иностранном (не то испанском, не то итальянском) языке, и песня начиналось со слова, которое на всех языках звучит одинаково. Песня ей так нравилась, что она ее часто сама напевала на свой лад: "Мама! Ни-на-на, на-на на, ни на. Мама, на-на — на, на-на, ни на-на…"