Наживка для крокодила

Я тряхнул головой, открыл глаза, а Леша продолжил: «Ты прости, Андрей, что я тебе не могу сказать, кто это сделал»…

«Мне очень больно, Андрей… Мне так больно, что хочется разреветься. Но я и этого не могу. Ты прости»…

– Он в операционной, – сообщила мне медсестра. Дура набитая, да где же ему еще сейчас быть?! Разве я ее об этом спрашивал?!

– Вы сумасшедший, – произнесла она, отшатнувшись. – Я скажу главврачу, чтобы он вас попросил уйти из отделения.

– Извините… Я не хотел вас обидеть. – Я взял ее за рукав хрустящего халата, пахнущего процедурной. – Это мой друг. У меня он, наверное, единственный друг.

Я сжимал в кулаке ее рукав, и не знал, как спросить о том, будет Лешка жить или нет. Первый раз я не знал, как спросить человека, чтобы он не имел возможности мне солгать. Я боялся спросить. Отвратительное, физическое чувство страха поселилось внутри меня.

– Отпустите мой рукав, – попросила девушка. – На нас смотрят. Вы похожи на ревнивого мужа медсестры, который пришел на работу к жене для выяснения отношений.

Глупость, которая меня отрезвила. Способность мыслить не вернулась, но прошел шок.

– Пойдемте со мной.

На этот раз под руку был взят я.

Зачем я пошел, не знаю, однако через мгновение медсестра ввела меня в дверь напротив операционной и усадила на кушетку.

Запах валокордина. Это мне знакомо. Придется выпить, иначе она может на самом деле вызвать главврача, а тот с нами, ментами, не церемонится. Дело в том, что он вообще ни с кем не церемонится. Вылечу из отделения, как пробка из бутылки…

Сколько прошло времени?..

Я приоткрыл глаза и оторвал затылок от стены. Валокордин ли то был?

Увидев приоткрытую дверь в операционную, я очнулся окончательно. Неужели Лешку увезли? Куда?!

Два шага – и я у палаты.

– Да сядьте вы в конце концов! Что вы прыгаете, как заведенный?

– Где Леха?!

– У вас что, амнезия? – Девушка держала в руке металлический пенал с инструментами. – Я же минуту назад говорила вам, что он на операции!

Все, что тогда умещалось у меня в голове, – Гольцову будут делать операцию не меньше трех часов. А я, оказывается, только что пришел.

Дверь прикрыли, и мне осталось лишь считать квадратики на рифленом стекле. Я сидел на кушетке перед операционной, а мой друг Гольцов лежал обнаженный на столе в палате, и в его шее копошились руки, блестящие от крови. Кровь блестела на резине, издевательски напоминая о том, что во благо это делается или нет – она все равно будет блестеть одинаково весело и живо…

Я снова закрыл глаза.

Тот вечер был самым длинным в моей жизни. Я не забуду его никогда, как никогда не забуду Лешку.

– Мы пойдем домой или нет, Гольцов? – спросил я, смеясь.

Алексей сидел напротив меня на столе и рассказывал о том, как борется с алкоголизмом тестя. Рассказ сводился к тому, что все методы испробованы, а, по мнению Гете, «когда же все испробованы средства, тогда разящий остается меч».

– Двенадцатый час ночи уже, Леха!.. – смеялся я, слушая о нетрадиционном методе лечения – «батарея плюс наручники».