Назад в СССР 8

Честно сказать, он меня здорово раздражал. Сам напросился. Увезу в отдел. Там сдам участковым, те мигом нарисуют какой-нибудь левый протокольчик, например, за нахождение в пьяном виде в общественном месте.

Чую, что-то Леня недоговаривает. Надо будет с ним в «казематах» более детально поработать. Но это утром.

Минут через двадцать вышла Света. Лицо озабоченное, морщит лоб.

Мы отошли в сторонку:

— Чем обрадуешь?

— Антонина боится мужа, — ответила она.

— Это и без психологии ясно, — улыбнулся я.

— Я так и не смогла ее разговорить. Но она переживает по поводу сына. Это ее прямо гложет. И видно, что винит в чем-то мужа…

— А вот это уже интересно. Что еще рассказывала?

— Что Юрченко частенько ее покалачивает. Заявление, конечно, она на него наотрез отказалась писать, но обмолвилась, что раньше сын за нее заступался. А теперь некому. Даже расплакалась.

— Хм-м… Сколько Вадиму было? Пятнадцать? И как он с таким боровом справлялся?

— Похоже, что никак. Тоже получал от отца.

— Ясненько. Щас этого ублюдка отвезем в милицию. Там с ним побеседуем. Есть у меня мыслишка. Ты в театральном кружке когда-нибудь занималась?

* * *

На утро следующего дня я распорядился, чтобы Юрченко привели в комнату для разбора. Мрачный кабинет без окон при «обезъяннике» — то, что нужно.

Я входил не спеша. Заодно удостоверился, что вчерашнюю спесь с задержанного как рукой сняло. Трезвый и подавленный, он смотрел на меня исподлобья, ерзая на приваренной к полу скамье, перебирая «мазутными» пальцами (вчера его дактилоскопировали, а такая краска плохо отмывается). Я с деловым видом разложил на железном, выкрашенном в цвет синюшных стен столе, бумажки и сочувственно кивнул задержанному.

— Плохи твои дела. Леонид, очень плохи… Но — сам виноват.

Ничего больше не добавив, я стал заполнять бланк протокола, вписывая туда всякую белиберду, типа «мама мыла раму» и «идет бычок, качается».

— Я ничего не сделал, — испуганно таращился на меня Юрченко.

В ответ я лишь многозначительно хмыкнул и сочувствующе закивал:

— Ну-ну… Все так поначалу говорят.

— Бл*ть! Начальник! Вот те крест! Я ничего не сделал!

Дверь распахнулась, и на пороге появилась Света, она незаметно мне подмигнула и серьезным голосом проговорила:

— Андрей Григорьевич, Антонина Юрченко повторила свои показания под протокол, готова сотрудничать со следствием...

— Хорошо, — кивнул я.

Леня что-то прошипел. Почти про себя, но я явственно расслышал «сука».

Света с укоризной посмотрела на задержанного и покачала головой:

— Как же так вы могли, гражданин Юрченко. Как же так?

Тот ударил себя кулаком в грудь и замотал головой, дескать, не виноват я. Кажется, дар речи его временно покинул.

Света скрылась, а я продолжал корябать в протоколе что-то из Маяковского. Через некоторое время в кабинете нарисовался уже Погодин:

— Андрей Григорьевич, санкцию на обыск получили, вы скоро освободитесь?

— Скоро, — кивнул я.

— А это и есть тот самый? — Погодин многозначительно уставился на Леню.

— Собственной персоной, — ответил я.

— Вот гад… — прошипел Погодин и скрылся.

Никто из нас не прерывал тишины, я только ручкой скрипел. Спустя время постучался Катков:

— Андрей Григорьевич, я проверил. Пальчики оставлены гражданином Юрченко Леонидом Сергеевичем, 1940-го года рождения, три следа обнаружены на…

— Постой, Алексей, — я многозначительно кивнул на задержанного.

— А… Кхм. Это, выходит, он и есть?

Вместо ответа я махнул рукой, дескать, скройся, не до тебя. Катков изобразил виноватый вид и закрыл за собой дверь.

Через пару минут, соблюдая ритм всей нашей пьесы, появилась другая массовка в виде помощника дежурного и какого-то сержанта:

— Андрей Григорьевич, — доложил помдеж. — Камер одиночных нет, придется Юрченко в общую сажать.

— Сажайте, — пожал я плечами, не отрывая взгляда от бумаг.

— Ну как же?.. — помдеж перешел на шёпот, как будто сидевший тут же страдалец мог его не услышать. — А если задушится? Вернее, помогут ему. Не любят у нас таких. Даже бывалые сидельцы не любят.

— Что же теперь? — хлопнул я кулаком по столу. — Возле каждой мрази по милиционеру круглосуточно выставлять будем? Уводите! — кивнул я на ошалевшего Юрченко.

— Как — уводите? — пролепетал тот. — А показания мои снимать не будете? Меня-то выслушать, значит?

— А зачем нам твои показания, Леня? — сверлил я его взглядом. — Нам показаний твоей супруги хватает.

— Да врет она все! — вдруг взвизгнул здоровяк. — Врет, сука! И выродок ее такой же лживый и извортливый был. Нагуляла, паскуда, а я ростил.

— Поэтому ты убил Вадима? — спокойно и даже с некоторым безразличием в голосе проговорил я.

— Да не хотел я его убивать! Паршивец с ножом на меня кинулся. Ну я и толкнул его, спьяну дело было. Он затылком об угол табурета приложился, с лету-то. Не хотел я. Так случайно вышло… Нечего ему было лезть!

Юрченко явно был готов сейчас на всё — испугался за свою шкуру. Спектакль нельзя было прерывать, а не то я бы плюнул паскуде в лицо.

Я спокойно проговорил: