– Вот ты задал задачку! Как же я тебе выбью санкцию на обыск в кабинете самого начальника УВД? Тут уж что-то весомое надо. Как минимум, чтобы два свидетеля под протокол сказали, что там у него именно в сейфе есть что-то незаконное. И то бабка надвое сказала. Откуда знать, что заявление это подлинное?
– В смысле?
– Ну сам-то Гребешков Богу душу отдал, так, может, это не он писал вовсе. Или заставили его написать. Или он специально оговорил Сафонова. Теперь фарцовщика не спросишь.
– Он писал, или не он – по почерку сличить можно. Наверняка у покойного есть какие-то рукописные тексты дома. Письма, записные книжки и т. д. Изымем, назначим экспертизу.
– Как изымем, Петров? Ты же милиционер, понимаешь, что оснований нет лезть в сейф к начальнику управления.
– Нет, но мы их придумаем.
– Фальсифицировать? – Галина застучала отточенными ноготками по глади стола. – Я вообще-то в прокуратуре работаю, Петров. Нашел кому предлагать. Горохову лучше предложи. Вообще это его дело с убийством. Что ты ко мне-то пришел?
– Горохов не сторонник серых схем, а мы же с тобой для общего дела, Галь. Ну сама подумай. Глеб Львович же тебе как родной за эти годы стал. Неужели ты не хочешь прижать его убийцу?
Следователь застыла, глядя куда-то вдаль. Помолчала и, наконец, вздохнула:
– Ладно… Что ты там предлагаешь? Чувствую, ничего хорошего и ничего законного.
– Конечно, – я потер руки. – Короче, Галь, план такой…
Я распахнул дверь в ставший уже почти родным восьмой кабинет. Как всегда внутри пахнет табачным дымом и Светиными духами.
– Андрей Григорьевич! – Горохов, завидев меня, аж со стула подскочил. – Ну наконец-то. Выздоровел?
– Почти, – я потряс его протянутую руку. – Завтра больничный закрываю и на работу выхожу. А где все?
– Выходные им дал. Пока они мне не нужны. Ждем, когда Гоша разговорится. Оттуда уже плясать будем.
– А я слышал, что вы уже обвинительное чуть ли не состряпали?
– Да не, – поморщился Никита Егорович, мусоля в пальцах сигарету. – Я тут все доказательства Гошиной вины перебрал в мозгу… Маловато будет. Без признания дело развалится. Пока подозреваемый в больничке отлеживается, с пристрастием с ним не поработаешь, сам понимаешь. Вот ждем выздоровления, чтобы допросить по полной, так сказать. Ты же с ним раньше общался? Поможешь разговорить? – И Горохов переключился вдруг на другую тему, словно разговоры про Гошу ему были не совсем приятны. – Ты-то как? Долго же на больничном прохлаждался. Здорово тебя Гоша зацепил. Вот гад. Голова не болит?
Следователь по-отечески похлопал меня по спине. Я сжался. Только бы плечо не задел. Повязка скрыта под ветровкой.
– Никита Егорович, – я оглянулся, проверяя, плотно ли закрыта дверь кабинета. – Разговор есть… Серьезный.
Вечером в общаге пожарил глазунью с луком. Нехитрый ужин вот уже много дней оставался по рецептуре неизменным. Эх… Скорее бы рука зажила и можно было бы позвать Соню… Сказать, что, дескать, из Москвы вернулся. Соскучился по ней. И по домашней еде тоже.
След от пулевого останется, но девушки не разбираются в шрамах. Придумаю что-нибудь.
Я ковырял вилкой приевшуюся яичницу. Одинокая лампочка пыталась осветить комнату. Но тусклый свет по углам подпирала темнота. Настольная лампа сгорела, и одной не хватало. Завтра шестидесятку надо будет купить в хозмаге.
Дзинь! – оглушительный звон разбитого стекла наполнил двенадцать квадратов. Единственное деревянное окно прыснуло осколками внутрь, завалив сковороду и изгадив мой ужин. Я невольно пригнулся, защитив лицо руками.
– Бл*ть! – громко вырвалось вслух.
Рядом с ногой по дощатому полу глухо прокатился обломок кирпича с примотанной шпагатом бумажкой.
Записка. Я подхватил обломок и отошел от окна. Спешно сорвал с кирпича сложенный серый листок и развернул. Печатными буквами, чтобы не палить почерк, выведено лишь одно предложение: “Если хочешь жить, не лезь в чужие дела”.
Я стиснул зубы. Первая мысль была – изорвать записку в клочки к чертям собачьим, но вовремя сдержался. Улика все-таки. Я выключил свет, будто намеревался подойти к окну и выглянуть в темноту наружу, но это был обманный маневр. Я подхватил со стола кухонный нож, рванул в коридор, а потом поскакал вниз по лестнице, перепрыгивая сразу через две ступеньки. Помогал здоровой рукой вписываться в повороты, цепляясь за перила.
Нож пришлось сунуть в карман штанов. Лезвие вот-вот грозило прорезать ткань. Но мне все равно. Лишь бы успеть. Скорее… Тот, кто швырнул камень, не мог далеко уйти, а может, и вовсе стоит и поглядывает на разбитое окно из темноты. Наслаждается моим страхом. Черта с два! Страха нет, а гнев гонит меня вперед. Сердце готово выпрыгнуть. Главное не упасть.
Рука-то не зажила. Черт! Каждый прыжок отдает болью в плече. Я скрежетнул зубами и выскочил на крыльцо общаги…
Глава 20
Лампа над крыльцом, как назло, давно не горит. От тусклого освещения единственного дворового фонаря и толку-то нет, зато ползут корявые тени. Раскидистые вязы, обрамляющие соседний газон еще не сбросили листву и загораживают обзор.