Назад в СССР

Эпоха железных дверей и тотального распространения сигнализаций еще не настала. Почти каждую вторую дверь в муниципальных помещениях и квартирах граждан можно было вынести хорошим пинком. Но никто этого не делал. Проще было поднять коврик, что имелся перед входом в квартиру, и извлечь оттуда ключ от квартиры, где деньги лежат. Но и этого почти никто не делал.

Уровень преступности в семидесятые был в разы меньше. С детства человека учили быть порядочным октябренком, пионером и комсомольцем. Отклонения в поведении разбирались на товарищеских судах и порицались общественностью.

Возможно, в этом и была причина низкого уровня преступности, а возможно, многие просто не знали (до появления западного телевидения и интернета), что вообще можно жить как-то по-другому.

В провинциальных городках и селах даже наркоманов не было. Часто конопля вырастала на окраинах и пустырях до высоты кустов черемухи. Использовали ее лишь ребятишки, чтобы изготавливать из прямых, как струна, стеблей «шпаги» Д’Артаньяна.

Над дверью висела невзрачная табличка, намазанная с помощью самодельного трафарета: «Опорный пункт милиции и профилактики правонарушений».

Я вошел внутрь. Пахнуло мокрыми тряпками. Бетонный пол с еще не высохшими разводами свидетельствовал о том, что здесь недавно прошлась уборщица, которая как всегда умудрилась вымыть полы в соседнем ЖЭКе и здесь ни разу не поменянной водой из одного железного ведра.

В небольшом, выкрашенном в синий цвет коридорчике, висел стенд с фотографиями «Их разыскивает милиция». В черно-белых, напечатанных абы как местным криминалистом, фотокарточках еле угадывались контрастные лица людей. Они напоминали больше жителей прошлого века из провинции, занимающейся добычей угля вручную: закопченные не по годам физиономии, грустные глаза и отсутствие осмысленности во взгляде.

Рядом со стендом висел плакат, на котором статный и ладный милиционер с безупречным лицом молодого Алена Делона и плечами (впрочем, руками тоже) Юрия Власова принимал заявление от сияющей от счастья бабульки. Под плакатом надпись гласила: «Советская милиция — слуга народа!».

Все правильно написано. Первое слово если убрать, то данный лозунг я бы распространил на года вперед, даже на века. Но скоро милиции не станет. А на полицию плакаты не действуют.

От коридора отпочковывались несколько дверей: одна вела в детскую комнату милиции, другая в комнату заседаний товарищеского суда (она же комната ЖЭКовских сходок квартиросъемщиков), а третья в самый главный и центральный кабинет всего этого «вертепа». Табличка гласила:

«Участковый инспектор милиции Осинкин П. В.»

Выцветшая табличка прибита гвоздями с заржавевшими шляпками. Сразу видно, делалось на века. Это потом появятся сменные вывески, когда можно будет менять бумажное содержание таблички хоть каждые пять минут, извлекая из-за прозрачного пластика фрагмент распечатанного на принтере листка.

Милиционеры семидесятых были сродни этим ржавым гвоздям на табличке. Потрепанные службой и невзгодами они не считали дни до пенсии и своей стойкостью и терпением уничтожали такое явления, как текучка кадров. Не удивлюсь, если эта табличка, была прибита к двери еще во времена Сталина, когда молодой Осинкин только пришел на службу.

Я постучал в давно некрашеную и потертую временем и посетителями дверь. Никто не ответил. Я прислушался. За дверью доносились какие-то женские всхлипы и причитания. Участковый явно был не один. Я дернул ручку двери и отпрянул назад. Прямо на меня выскочил небритый детина в тельняшке. Он пахнул на меня перегаром и попытался проскочить мимо.

— Держи его, Петров! — раздался из кабинета голос участкового.

Глава 15

Нетрезвый пролетарий явно хотел смыться от Осинкина. Метнулся кабанчиком, но тут же напоролся на мою подножку. Бах! — с грохотом расстелился на полу в коридоре.

Рухнул, как срубленный дуб. С шумом и сочными матами. Падая, вспомнил всех моих предков от питекантропа до родной матери.

Но в одном он ошибся. Питекантроп не мой предок, а скорее его. Матрос (раз полосатый, значит, матрос) застонал и сел на пол, почесывая на лбу свеже-вспухшую шишку (трезвый был бы, убился на фиг).

— Ты кто? — озадаченно пробормотал беглец, уставившись на меня.

Я собирался было сказать, что бдительный гражданин, который случайно проходил мимо кабинета участкового, но подоспевший Осинкин меня опередил.

— Это член добровольной народной дружины, — на ходу придумал для меня подходящую легенду участковый. — Помогает нам отлавливать таких дебоширов, как ты, Зюзин. Зря бегаешь. Органы тебя везде найдут. Чего расселся? Вставай пошли в кабинет. Оформляться будем.

— Да не виноват я, начальник, — пробасил Зюзин, пошатываясь (то ли хмель из него еще не вышел, то ли от падения еще не очухался). — Я из командировки вернулся, а она с Борькой! С соседом. Вот я и дал в глаз.

— Какая, к черту командировка, Зюзин? — негодовал Осинкин. — Ты же сантехник в ЖЭКе!