Назад в СССР 2

Сердобольная женщина, что сидела рядом с парнем патлатой наружности в модной джинсе, громко, на весь автобус (дабы заручиться праведной поддержкой честных граждан) обратилась к соседу:

— Молодой человек! Вы почему бабушке места не уступаете?

Парень, оторвав клюв от редких электронных часов на своей руке, нехотя встал и кивнул даме с авоськами:

— Садитесь, бабуля.

Что тут началось…

Глава 15

— Да какая я тебе бабушка?! — женщина аж авоську выронила, консервы “Иваси” вперемешку с головками лука с бодрым грохотом покатились по полу.

Патлатый кинулся их подбирать.

— Не надо мне помогать! — вопила псевдобабуля. — Сама справлюсь!

Парень пожал плечами и испуганно сложил трофеи обратно на пол.

— Ты что творишь, ирод? — взвизгнула женщина. — Вы посмотрите, люди добрые, что делается!

— Так вы сами же сказали… — недоумевал патлатый. — Помогать не надо…

— Вредитель! Ты специально по грязи продукты мои валяешь! Одна старухой обозвала, другой еду мою по полу пинает!

— Позвольте! — вмешалась та самая участливая женщина, что попросила уступить место. — Я вас старухой не называла. Я сказала — бабушка. Но не из-за вашего возраста, а по статусу. У вас же есть внуки?

— Какие внуки? Мне сорока нет! Мымра!

— Сами вы мымра! Да у многих в сорок внуки есть! Вот у меня, например!

— Тогда вы и есть старуха, а у меня даже детей нет!

Сердобольная пассажирка в ответ на такое перешла в наступление, и голос стал громче и куда более резким, как будто она начала превращаться в гарпию:

— Я-а?! Старуха?! Что вы себе позволяете?! Это вы смотритесь, как потасканная авоська! А я еще беспокоилась за нее. Хотела, чтобы место ей уступили.

— Я в ваших старушечьих местах не нуждаюсь! Себе оставьте! Молодая, могу и постоять!

— С какого это перепугу места эти мои? Они общие. И если я сижу, это не значит, что я старая. Просто села раньше! А вы желчью своей захлебнетесь! Не зря у вас детей нет!

— А ты моих детей не трожь!

— А я и не трогаю! Их же нет!

Скандал грозился перерасти в потасовку с тасканием за волосы и валянием по полу, тем более, что сбоку кто-то прыснул со смеху, подогревая гнев сцепившихся в перепалке дам. Я толкнул Погодина в плечо:

— Дай ксиву!

— Зачем? — нахмурился тот.

— Пора тетенек растаскивать. Милиционеры мы или кто? Если хочешь, сам иди.

— На, — Федя протянул мне красные ледериновые корочки. Свежие, от них еще пахло краской. Не затаскал их опер, мало ксивой пользовался.

— Граждане враждующие! — я махнул корками. — Милиция! Требую прекратить нарушение общественного порядка. Иначе вынужден буду доставить вас для разбирательства в отделение!

Волшебное слово “милиция” подействовало мгновенно. Тетки вмиг притихли. Общими усилиями автобуса собрали “Иваси” и лук. Патлатый, до этого изо всех сил старавшийся уменьшиться и не отсвечивать, поспешил вообще смыться, выскочив в шипящие двери на ближайшей остановке.

В скотовозе воцарился настороженный мир. Лишь изредка что-то громко вещал любопытный малыш. Увидев дородного мужчину с пузом борца сумо, малыш тыкнул на него пальцем и воскликнул на весь автобус:

— Мама, мама! Смотри, какой дядя толстый! Он что, арбуз проглотил?!

Мама шипела на ребенка, готовая провалиться сквозь землю, а тот бесхитростно продолжал познание окружающего мира:

— Мама! Смотри! А почему у тети усы? Разве так бывает?

Автобус хихикал в тряпочку, а мама уставилась в окно, с преогромнейшим интересом разглядывая проплывающие мимо тополя с уныло облетевшими кронами, словно это были не тополя вовсе, а чудеснейшего вида райские деревья с невиданными плодами.

* * *

Контора ЖЭКа располагалась традиционно на первом этаже старого жилого дома. Мы прямиком направились к инженеру. Уж он-то должен опознать, чей это ящик.

Но инженер оказался на выезде. Где-то был серьезный прорыв, и он укатил с аварийной бригадой. Я поймал в коридоре одного из работяг. Погодин предъявил ему удостоверение, а я помахал перед его носом ящиком:

— Гражданин, как нам найти хозяина этого инвентаря?

— Не знаю, — почесал заросший затылок мозолистой лапой слесарь. — Вроде как на имущество Петровича похоже. Да… Вот и вмятина, когда он ящик спьяну в лестничный пролет уронил. Точно, его.

— Как фамилия Петровича?

— Ломотько, а имя не подскажу. Петрович он и есть Петрович. Все его так зовут.

— И где сейчас гражданин Ломотько?

— Известно где, — работяга ткнул на невзрачную кособокую дверь в конце полутемного коридора. — В каптерке в карты режется, ему можно, он дорабатывает и увольняется. Предатель…

— Ясно, спасибо.

Полумрак каптерки встретил нас запахом мазута, свежего перегара и махорки. На раздавленном до блеска пружин из-под обшивки диване восседал работяга с задумчивым лицом Канта и газетной самокруткой в желтых зубах. Он небрежно бросил на нас скучающий взгляд. Наверное, подумал, что опять из ПТУ желторотиков на практику прислали.

Но волшебное слов “милиция” заставило его потушить самокрутку в обуглившейся консервной банке.

— Гражданин Ломотько? — официальным тоном спросил я.

— Он самый, — настороженно буркнул сантехник.

— Вам знаком этот ящик?