— А в чем собственно дело, товарищи милиционеры? — насторожился Соболев.
— Откройте, Константин Сергеевич, мы вам все объясним. Не при всех же нам беседовать на лестничной площадке.
— Минуту, — дверь захлопнулась.
Я прислушался, из-за входной двери послышалась снова непонятная возня. Что-то несколько раз бухнулось о пол.
— Прячет, что-то, — сделал вывод я. — Что может прятать от милиции алкаш на коляске?
— И правда, странный тип, — Федя озадаченно почесал нос.
— Нужно будет как-то квартиру ненавязчиво прошерстить.
Наконец, через пару минут брякнула цепочка, и дверь откинулась. Мы вошли в тесную мрачную прихожку с затертыми обоями и скрипучим, сто лет не крашенным дощатым полом. Воняло фанерными досками и недельным мусором. Навстречу выскочил облезлого вида, но жизнерадостный котейка с мордой советского Васьки и традиционной пролетарской полосатой окраски. Кот принялся тереться о ноги и всем видом выказывал радость гостям. Чего нельзя было сказать о его хмуром хозяине.
Перед нами предстал на инвалидной коляске мужчина неопределенного возраста. Седины в волосах нет, но лицо густо изрезано следами излишних возлияний. Крепкая дружба с зеленым змием состарила его чуть раньше положенного. Давно нечёсаные патлы немытых сальных волос прилипли ко лбу. Взгляд у мужика был затравленный и одновременно настороженный. Чего же он так нас боится?
— Где нам можно присесть, гражданин Соболев? — Федя держал марку.
Такого официально-делового голоса я от него еще не слышал. Даже удивился немного.
— Проходите в комнату, — он ловко, одной рукой управился со старенькой инвалидной коляской, освободив нам проход, и махнул единственной рукой, в сторону комнаты. Рукав клетчатой, не первой свежести рубашки, где должна была находится левая рука, пугал своей пустотой и был завязан в узел.
Мы прошли в указанную нам комнату. Стандартная советская обстановка: стенка с сервизами, диван, два кресла по бокам, стол у окна, заставленный хиреющими комнатными цветами в простых глиняных горшках, парочка картин с пейзажами, все это погрязло в копоти табачного дыма, паутине по углам и слое пыли. На прожженном подлокотнике дивана примостилась переполненная пепельница (рыба-кит с раскрытой пастью) из почерневшей от времени и отсутствия ухода латуни.
Черно-белый "Горизонт" выпуклым экраном показывал без звука картинку симфонического оркестра. Телевизору вторил радиоприемник с отломанной наполовину антенной. Радиоведущий рассказывал о страшном землетрясении на востоке Ирана, в результате которого погибло около пятнадцати тысяч человек.
Я незаметно и внимательно огляделся — вроде ничего подозрительного. Бычки, грязные кружки, раскиданные на полу, какие-то вещи. Только почему звука на телевизоре нет?
Погодин уже собирался разместиться на диване, брезгливо морщась, но мне очень хотелось осмотреть всю однушку. Я подмигнул Феде и повернулся к Соболеву:
— Константин Сергеевич, давайте лучше на кухню пройдем. Там писать удобнее.
— Так здесь стол тоже есть, — Соболев указал единственной рукой на стол. — Сейчас я горшки сдвину в сторону, а табурет из кухни принесу.
— Не стоит беспокоиться, — я решительным шагом направился на кухню.
Погодин поспешил за мной. Беглый осмотр кухни. Из замшелого, подернутого рыжиной крана капает вода, разбиваясь о металлическую раковину с черной кляксой отколотой эмали. Небольшой кривоногий стол втиснулся между бабушкиным угловатым холодильником с шильдиком “Саратов” и раковиной. Вместо кухонного гарнитура — массивный буфет явно дореволюционных годов с уже облезлым лаком. Ничего особенного, если не считать в углу странную конструкцию, накрытую клетчатым одеялом. Следом за нами, на кухню прикатил Соболев. Я подошел к неизвестной конструкции, показал пальцем на то, что меня заинтересовало и спросил: — Что это у вас там?
Голос Соболева дрогнул:
— Я же только для себя, я не на продажу. Сами понимаете, пенсия маленькая. Вон, телевизор сломался, звука нет. А деньги на мастера где взять? В дом инвалидов не хочу, здоровье потерял, а дом свой не хочу терять. Одному тяжко, но жить можно, тимуровцы навещают, в магазин за продуктами ходят. Женщина от Собеса приходит, тоже помогает.
— Не беспокойтесь, Константин Сергеевич, — успокоил я его. — Ваш самогонный аппарат нас не интересует.