Назад в СССР

Зачем он полез задом вперед, я так и не понял. А объяснить подобного идиотизма никто не мог. Вася скулил и причитал. В его воображении уже рисовалась картина, как наступит утро, все пойдут на завтрак, а он так и будет торчать в заборе, пугая своей задницей ежей и белочек. Затем явится директор лагеря, который с позором вышвырнет его домой. Если сможет, конечно. Потому что в дыре Вася застрял плотно.

Мы сначала изучили объем проблемы. Пришли к выводу, что объем большой, но от этого не легче. После чего стали пытаться освободить Толстяка.

Я и Ряскин тянули Васю на себя. За штаны. Больше ухватиться было не за что. Потом штаны начали трещать, намекая, мол, не для того их шили. А Мишин завыл громче. Он представил, что поутру в дыре будет торчать не просто его задница, а его голая задница.

Наконец, после совершенно бестолковых усилий, с той стороны забора подал голос Богомол. Он предложил протолкнуть Мишина внутрь территории лагеря. Я представил, как это будет выглядеть и предложение Богомола отверг. Однако, спустя еще десять минут бесполезных усилий, был вынужден согласиться. Увы, Толстяк никак не хотел проталкиваться. С каждым толчком и тычком он лишь громче рычал от боли. Вдобавок дождь стал сильнее, что не улучшило наше положение.

И ровно в этот момент, по закону подлости, вдали, среди деревьев мелькнул свет фонарика. Похоже, Лапин с товарищами возвращались со своей вылазки.

Глава 17

— Итак… — Прилизанный обвел нас злым взглядом.

Он старался вести себя, как долбаный сыщик. Прищуривал то один глаз, то другой. Резко оборачивался, чтоб застать врасплох. Задавал неожиданные вопросы. Иногда настолько неожиданные, что мы просто бестолково смотрели на вожатого, пытаясь понять, в какой момент у него поехала крыша. Не знаю, где Константин набрался такой пошлости и откуда у него такое представление о сыщиках. Впрочем, я даже не знаю, есть ли в этом времени сыщики.

Дольше и чаще всего взгляд Прилизанного останавливался на мне. Опять на мне… Такое чувство, будто всему педагогическому составу лагеря не угодило лицо Пети Ванечкина.

В глубине души, если честно, был полностью с ними согласен. Мне оно тоже не угодило. Я бы с удовольствием поменял его на что-то более приличное. Лицо, возраст, место дислокации. Все поменял бы. Но лицо — в первую очередь. Оно меня нервирует.

Совершенно отвратительная физиономия. Курносая, ушастая, с веснушками и глуповатыми ужимками. Волосы подстрижены «под горшок». По крайней мере, пацаны так это называли. Короче, выгляжу, как полный задрот. Причем, от меня это даже не зависит. Чертово тело еще не адаптировалось к моему сознанию полностью.

Например, если я пытался улыбнуться, выходило это как-то виновато и по-дебильному. Скорее всего, мимические мышцы лица привыкли к определенному состоянию. Но я старался придать своей новой роже хоть что-то, свойственное именно мне. Нагловатых усмешек, иронично приподнятых бровей, высокомерного выражения. Пока получалось средне.

Однако, надо признать, в этом тоже были свои плюсы.

Вот сейчас Константин Викторович замер напротив нас и прожигал меня гневным, подозрительным взглядом. Я в ответ смотрел так, как должен смотреть Петя Ванечкин. Безобидный, глуповатый душнила. Чем бесил вожатого еще сильнее. Он чувствовал своей гнусной душонкой, его нагребывают. Нагло и в открытую. А сделать ничего не мог. Стои́т пионер Петя. Смотрит, глаза выкатил. Не подкопаешься.

Елены Сергеевны, кстати, не было. На улице еще не рассвело и она, похоже, успокаивает девчонок в их комнатах. Наше возвращение навело шороху.

— Я хочу еще раз послушать версию случившегося. Прежде, чем отправлюсь к директору лагеря. — Прилизанный замер перед нами, сцепив руки за спиной.

Этой ерунды он где набрался? У Элеоноры, что ли? Против воли в башку полезли картины, как Константин расхаживает перед нами в платье и туфлях, которые носит Элеонора Леонидовна. Еле сдержался, чтоб не заржать. Сцепил зубы и вылупился еще сильнее.

— Ванечкин… Ты хочешь что-то добавить? — Константин сразу же среагировал на мои кривляния. Наверное, решил, над ним просто издеваются.

Я помотал башкой, не открывая рта. Реально опасался, что засмеюсь в голос. Тогда, боюсь, Костик все-таки сорвется и задушит меня. Он и так, бедолага, на грани.

А вообще, если честно, ситуация вызывала полнейшее ощущение дежавю. Мы снова стояли в рядок. Только теперь нас стало значительно больше. Я, Мишин, Ряскин и Богомол — по правую руку от Константина. Лапин, Серега, которому я чуть не порвал нос при первой встрече, и еще двое дружков Спортсмена — по левую.